— Да, пособие уже начислено. — И добавил: — Да, дедушка работает здесь, он хороший человек и готов поклясться своими волосами (Барри смущенно посмотрел на меня, потому что, кроме бороды, растительности на моей голове почти нет), что будет заботиться о внуке.
Там спросили:
— Он сможет прийти?
Барри кивнул, положил телефон, взял ручку и написал адрес:
— Она ничего не обещала, но согласилась просмотреть бумаги.
— Адвокат — женщина?
— Да, это очень хороший адвокат.
Я взял адрес и попросил Барри, чтобы все осталось между нами. Тот ответил:
— Мэд, это не обсуждается.
Я взял выходной, встретился с адвокатом и обсудил все вопросы. Она очень многое мне объяснила. Сэта почти признали ребенком, который находится на попечении государства.
Я спросил адвоката:
— Могут ли они это сделать? Врачи не объяснили нам, что с ним произошло.
— Они каждый день принимают подобные решения.
Это правда, которую не хочется слышать. Ваша честь, возможно, об этом не нужно упоминать, но количество детей, находящихся на государственном попечении в нашей стране, — тридцать тысяч. Это не преувеличение. И эта цифра растет. Детей не оставляют дома, их забирают у неблагополучных родителей и отдают на воспитание в другие семьи или в детские дома.
Я спросил у адвоката, как я могу этому воспрепятствовать. Она ответила:
— Вам придется выдержать настоящее сражение.
— Почему это происходит? Кто разрешает забирать ребенка у матери без объяснения причин?
— Попробуем посмотреть на дело с их точки зрения. Сэт получил серьезную травму, и никто не удосужился объяснить, как это произошло. Что бы вы сделали, если бы работали в социальной службе?
— Мне трудно сразу дать ответ, но забирать ребенка у матери я считаю неправильным.
Адвокат заглянула в бумаги и сделала вывод:
— Они предполагают, что один из родителей либо уронил ребенка, либо нанес ему травму, укачивая его. В документах не указан окончательный вывод.
— Но вы же должны понять, что это неправда и Фэт не могла травмировать Сэта. Она была счастлива, когда он появился на свет. И страдания малыша не связаны с ней.
— Но Фэт жила не одна, правда? Этот парень, супруг вашей дочери, какой он?
Что я мог ответить? Что он безнадежен? Пьяница, наркоман, питающий отвращение к ежедневной работе. Только Фэт казалось, что над ним светится нимб.
— Давайте обсудим этот вопрос. Этого парня выбирал не я.
— Он мог что-нибудь сделать с ребенком?
— Знаете, в Поле мало хорошего, но, честно говоря, я просто не верю, что с маленьким ребенком можно так поступить, я имею в виду, намеренно причинить ему вред.
Я действительно так думал. Как можно было нанести травму Сэту? Он же только учился держать головку. Он спал, раскинув ручки, будто собирался дирижировать оркестром. Навредить ему? Вы, должно быть, шутите. Когда я видел его, то не мог даже громко говорить.
Адвокат посмотрела на меня и сказала:
— Мэд, люди могут удивить вас своими поступками.
— Я должен сказать, что вероятность того, что Фэт могла нанести травму ребенку, равна нулю. Сэт нужен ей, а они пытаются забрать у нее малыша.
Адвокат вздохнула:
— Правы вы или нет, но у них есть план действий. Я любой ценой постараюсь вам помочь, потому что по опыту знаю: когда ребенок попадает под государственную опеку, очень трудно получить его обратно.
— Мой внук не будет находиться под опекой! Только не опека!
Я рассказал, как воспитывал Фэт после ухода жены. Я возьму Сэта к себе, воспитаю его сам, но не разрешу государству забрать его у меня.
— Мэд, если бы все было так просто…
— Вы беретесь за это дело?
— Барри говорил мне, что вы хороший человек.
Она улыбнулась мне, и сам не знаю почему, но я почувствовал себя увереннее. Я подумал, что, если адвокат (а Барри говорил, что она хороший адвокат) готова взяться за дело, может, у нас есть шанс.
Сейчас я понимаю, что многого не знал. Не знал, что адвокаты всегда готовы взяться за дело, это их работа, и притом хорошо оплачиваемая.
А тогда я вышел из офиса и поехал домой. Я пытался дозвониться Фэт, но никто не брал трубку. Я понимал, что они дома, где же им еще быть? Спустя некоторое время Хайнц подошел к телефону. Я заговорил, не дожидаясь очередных гадостей в свой адрес:
— Послушай, Пол, давай забудем о том вечере. Я нашел адвоката.
Хайнц усомнился, а потом сказал:
— Нам не нужен адвокат, Мэд.
— У тебя есть идея получше?
— Справедливость на нашей стороне.
— Тебе не помешает с ней поговорить. Я все оплачу. Она замечательная женщина. Мы должны понимать, что происходит и что мы можем сделать.
Впервые в жизни Хайнц не спорил со мной. Я назначил встречу для нас троих, чтобы поговорить с адвокатом.
В тот день, когда была назначена встреча, мы получили еще одно письмо из суда, из которого было понятно, что происходит в умах бюрократов. В письме говорилось, что Сэт стал жертвой синдрома «сотрясения ребенка». Сейчас я хочу сказать, что до того, как прочитал это письмо, никогда не слышал о таком синдроме. Не могу объяснить, что это. Это редкое заболевание, довольно новое. Шестьдесят лет назад не было такого детского заболевания, а если и было, то носило другое название.
Адвокат объяснила нам причину его возникновения. Болезнь вызвана тем, что кто-то из родителей взял ребенка за плечи и стал трясти, чтобы ребенок замолчал.
Адвокат рассказала, что некоторые молодые родители бывают очень расстроены криком ребенка и начинают трясти его, не понимая, что это смертельно опасно. Они не осознают, что сотрясают головной мозг, нанося этим серьезную травму.
Я подумал, что поведение и многочисленные вопросы двух женщин в клинике Форстера объясняются их волнением за малыша.
Я взглянул на Фэт. Если она и слышала, что говорила адвокат, ее лицо ничего не выражало. Оно было белым как мел.
Адвокат пояснила:
— Департамент не определил, кто именно из родителей несет ответственность за случившееся, но единственное, что не вызывает сомнения, — это то, что кто-то из родителей тряс ребенка. И пока кто-то из вас не признается в этом, они не хотят рисковать повторно.
Хайнц проговорил:
— Черт, так я и знал.
Фэт сказала:
— Я хочу, чтобы мне вернули ребенка.
Юрист посмотрела на Фэт, улыбнулась ей так же, как улыбалась мне, и сказала:
