Памфлет Джейкоба Бускара датирует его открытие 1780 годом, когда тот беседовал с Янсой в одном из его состояний прояснения. Янса рассказал Бускару, что его болезнь началась еще в Бледе, когда однажды он читал своему слепому хозяину вслух. Между страницами книги он обнаружил узкую полоску бумаги, на которой были написаны всего два слова. Янса прочел одно из них, положив тем самым начало первой зафиксированной эпидемии червеслова. Едва он произнес слово вслух, как его настигла головная боль такой силы, что он выронил листок, впоследствии затерявшийся. «Переведя сочетание нескольких букв в звуки, — писал Джейкоб Бускар, — злосчастный Янса сделался сразу и повивальной бабкой, и домом червеслова»[18].
Открытие Бускара-младшего завоевало ему огромную популярность, правда, несколько запятнанную его признанием в том, что они с отцом подделали в свое время сертификаты о смерти и похоронах Ян-сы, которого еще семь лет держали у себя в доме как подопытного. Янсу, действительно, обнаружили в подвале дома Бускаров, причем его болезнь зашла уже настолько далеко, что полностью лишила его рассудка, так что пришлось отвезти его в сумасшедший дом, где он и скончался через два месяца. Джейкоб Бускар избежал ареста по обвинению в похищении человека, пытках и подделке документов, бежав в Мюнхен, где его следы затерялись[19].
Вспышки ящера Бускара время от времени повторялись в Лондоне до 1810 года, когда парламентом был принят Акт о Болтунах, предписывавший помещать всех заболевших в специальные звуконепроницаемые дома лечения[20]. Таким образом эпохе массовых эпидемий был положен конец, и впоследствии отмечались лишь единичные случаи болезни.
Только в конце двадцатого столетия работа доктора Мариэллы Бускар, пра-пра-пра-пра-правнучки доктора Джейкоба Бускара, развеяла суеверные представления о «зловещем слове», закравшиеся даже в самые ученые дискуссии о болезни. В опубликованной в 1995 году в журнале «Ланцет» статье под названием «Да это же синапсы, тупицы!» последняя по времени доктор Бускар наглядно доказывает, что ящур — это всего лишь неприятная (хотя и довольно необычная) биохимическая реакция.
Автор статьи указывает на то, что все действия человеческого тела, в том числе и речь, неизменно сопровождаются целым фейерверком химических микрореакций, происходящих у нас в мозгу, причем сочетания этих реакций каждый раз разные. Доктор Бускар доказывает, что произнесение так называемого червеслова с определенной интонацией приводит к тому, что химические реакции задействованных в процессе синапсов могут перестроить нервные окончания таким образом, что они превратятся в отдельные, самоорганизованные структуры. Иными словами, крохотные химические реакции превращают нервы в паразитов. Пользуясь внезапно обретенной свободой передвижения, разбойные элементы нервной ткани буквально дырявят мозг и перенаправляют сигналы, поступающие от периферической нервной системы, благодаря чему периодически обретают полный контроль над организмом-хозяином. В особенности они влияют на речь индивида, так как именно она дает им возможность размножаться.
Согласно традиции, заложенной еще памфлетом Джейкоба Бускара, слово-паразит обычно записывается как иГудлух. Мы воспроизводим его здесь не без некоторого трепета: главным способом передачи ящура Бускара в последние два столетия служит литература о нем[21].
ЛЕЧЕНИЕ: Рэндолф Джонсон в «Признаниях больного наркомана» приводит фиктивный рецепт: вопреки его многочисленным уверениям, ни одного случая излечения от ящура Бускара с помощью бергамотового масла зафиксировано не было[22]. Существует, однако, мнение, и оно высказывается все чаще, что второе слово с утерянной Янсой бумажки, будучи произнесено вслух, запускает в мозгу иную реакцию, порождающую, возможно, своего рода свободный синапс-охотник, который истребляет синапсы-паразиты. За последние десятилетия в свет выходило несколько вариантов «Записок Янсы», и все поддельные[23]. Поиски истинных бумаг Янсы предпринимались с тех пор неоднократно, но они так и остаются утраченными[24].
Детали
Я никогда не отказывался, когда мальчишка, мой сосед сверху, предлагал пострелять из пневматического пистолета или закидать проезжающую машину вареной картошкой. Я был не в стороне, а вместе со всеми. Но когда ребята собирались к желтому дому, чтобы подслушивать под окнами или нацарапать пару слов на кирпичной стене, я отказывался идти с ними.
Одна девчонка стала меня дразнить, однако ее заставили заткнуться. Друзья вступились за меня, хотя сами и не понимали, почему я туда не хожу.
Я уже не помню то время, когда ходил в желтый дом по поручениям матери.
Каждое утро в среду, часов в девять, я открывал парадную дверь старого здания ключом из связки, которую давала мне мать. Там был холл и две двери. Одна была выбита. Она вела к разбитой лестнице. Я открывал вторую и попадал в темную квартиру. В коридоре было темно и сильно пахло сыростью. Я там больше двух шагов и не смел делать. Гниль и тени сливались воедино, и в темноте казалось, что уже в нескольких метрах от меня коридор обрывается. Дверь в комнату миссис Миллер была прямо напротив. Я протягивал руку и стучал.
