А вот Филипп, с беспокойством заметила Аннелия, не очень-то налегал на спиртное. Она несколько раз предлагала ему подлить пива, но парень, хоть и согласился пару раз, остальное время отказывался. В какой-то момент он даже схватил ее за руку:
— Ты что, хочешь, чтобы я напился, женщина?
Парень рассмеялся, увидев, как от боли у Аннелии слезы навернулись на глаза. Стиснув зубы, женщина покачала головой. Она пошла в кухню за очередной порцией отбивных.
— Сегодня что, какой-то особый день?
— Воскресенье, день Господа нашего, — прошептала Аннелия.
— Что-то раньше нас это особо не заботило.
— Ну, я подумала… — пробормотала она. — В этом году такой хороший урожай, и…
В ее голосе сквозила неуверенность, но Ксавьер не обратил на это внимания. Он жадно набросился на мясо. Филипп тоже принял участие в трапезе. Вскоре Аннелия подала им водку.
Ксавьер выпил два стакана один за другим, но Филипп лишь пригубил.
Аннелия старалась не таращиться на мужа и пасынка, собирая посуду. Извинившись, она вышла в сад, чтобы полить цветы. С веранды доносились громкие голоса Филиппа и Ксавьера. Когда же подействует яд?
Может быть, доза слишком мала? Но Аннелия не хотела убивать мужчин, она надеялась на время выбить их из колеи, чтобы у них с Миной была возможность сбежать.
Через некоторое время женщина вернулась из сада. В доме было тихо. Она осторожно приблизилась к веранде. При виде пустых кресел ее желудок болезненно сжался. На столе все еще стоял кувшин с водкой. Но где же Ксавьер и Филипп? Господи, где они?
Аннелия медленно подошла к приоткрытой входной двери. Тут пахло отбивными. В печи мерцало желтоватое пламя. Женщина неуверенно проскользнула в комнату.
Ксавьер лежал в нескольких шагах от входа, вытянув одну руку вперед, словно пытаясь схватить что-то. Другую руку он прижал к груди. Подойдя ближе, Аннелия увидела пену на его губах. Глаза Ксавьера уже остекленели. Мужчина был мертв.
— Ксавьер? — прошептала она, опускаясь рядом с ним на колени. — Ксавьер, что с тобой?
Он не ответил. Аннелия и так знала, что он мертв, но хотела в этом убедиться. «Я убила его, — с ужасом подумала она. — Но где же Филипп?»
Страх объял Аннелию, страх, столь сильный, что у нее подкосились ноги. Сердце гулко стучало в груди. Женщина оглянулась, прижимая ладони к животу. В дверном проеме кухни показался Филипп.
— Ты не меня ищешь, милая матушка?
Лицо Филиппа побледнело, капли пота выступили у него на лбу. Аннелия окаменела.
— Ты думала, что сможешь убить нас обоих и тебе это сойдет с рук, дрянь?!
Филипп медленно приближался. Аннелия отпрянула к печи. Ее обдало жаром. Аннелия была уверена, что если не отойдет от печи, то загорится. Она слышала о женщинах, у которых рядом с печкой вспыхивала одежда. Аннелия попыталась отступить в сторону, но Филипп с ухмылкой теснил ее к плите. Женщина протянула руку к печи и вскрикнула от боли, обжегшись. Грязные тарелки упали на пол, горшок с остатками отбивных перевернулся. Филипп засмеялся. И вдруг Аннелия нащупала топор — сегодня утром она рубила говядину, которую якобы собиралась подать на ужин. Быстрым движением Аннелия отвернулась от пасынка. Перехватив топорище обеими руками, она размахнулась и нанесла удар.
Филипп даже не успел увидеть, что она держит в руках. Юноша повалился на пол: топор раскроил ему череп. Одного взгляда на его залитое кровью лицо было достаточно.
Женщина выронила топор.
Она подошла к столу, чувствуя странное спокойствие, словно только что сделала что-то совершенно естественное. Аннелия взяла лампу, зажгла ее и поставила у дивана. Если повезет, скоро ткань обивки загорится, пламя перекинется на весь дом и, прежде чем кто-то успеет что-либо заметить, начнется пожар.
Аннелия переоделась в чистую рубашку и передник — ее одежда была забрызгана кровью Филиппа.
«Я убила своего мужа и пасынка, — подумала она. — Что со мной теперь будет?» Но самое страшное было уже позади. Теперь она выдержит все. Главное, чтобы у Мины была хорошая жизнь.
Часть 2
La frontera sangrante — кровавая граница
Патагония, Буэнос-Айрес, Эсперанца, Росарио
Глава 1
Стояло раннее утро, но жара уже была невыносимой. Бланка ворочалась в кровати. Через ставни, в которые зимой очень сильно дуло, падал солнечный свет. Девочка — Бланке было всего тринадцать — перевернулась на спину, заставляя себя полежать еще немного, и уставилась на деревянный потолок.
Там паук сплел паутину, и теперь она подрагивала от ветерка, искрясь в лучах солнца, точно лужица. На соседней кровати спала мать Бланки, Корасон. Женщина была пьяна. Они жили тут уже два года. Характер Корасон и так был не сахар, а после смерти отца Бланки он стал еще хуже. Бланке приходилось заботиться о матери с тех пор, как их перевезли в Патагонию во время так называемого «очищения». Бланка слышала, что проституция в Буэнос-Айресе давно уже приносила неплохой доход, привлекая в столицу иногородних. Прошли те времена, когда город воспринимал шлюх как простых работников и отправлял девушек в пограничные форты, где они служили, будто солдаты. Некоторые клиенты Бланки жаловались на то, что правила гигиены тут, на краю мира, соблюдаются не так тщательно, как в Буэнос-Айресе. Но, как правило, гостям было наплевать на чистоту.
Корасон, захрапев, легла на бок. Бланка повернула голову. Она почти не помнила, какой привлекательной была когда-то ее мать, лучшая шлюха в борделе сеньоры Вальдес. Все это осталось в прошлом. Корасон часто забывала о том, что нужно мыться, не следила за своей одеждой, не расчесывала волосы. Единственным, что ее интересовало, было спиртное. За него-то она была готова раздвинуть ножки. Вчера все прошло не лучшим образом. Ее вырвало, когда она лежала на спине, и женщина начала задыхаться. Бланка едва сумела перевернуть ее на бок и очистить ей рот. На мгновение девочка даже испугалась, что мать умрет. «Мама, — плакала она, — мама, не бросай меня!»
«У меня больше никого нет, — пронеслось у Бланки в голове. — У меня нет никого, кроме этой грязной, сломанной жизнью женщины. И я люблю ее, проклятье, я ее люблю». Этим вечером, Бланка была уверена, ей придется заманивать клиентов одной. Как бы то ни было, долго ждать не приходилось. У нее уже появились постоянные клиенты, которым нравилась ее молодость. К тому же в пограничные районы приезжало все больше людей, ведь индейцев отсюда окончательно выжили. В последние годы правительство с этой целью постоянно увеличивало количество фортов. А за линией укреплений возникали новые поселения, где жили простые люди, в то время как солдаты и искатели приключений стремились пробраться на земли индейцев. Цепь фортов протянулась с юга на запад, лишив племена индейцев пахотных земель. Бланка не задумывалась над тем, правильно ли это. Ей было все равно. Она даже не спрашивала себя, чего хочет от жизни. В последнее время к ней зачастил молодой монах, бог знает почему очутившийся в этой пустоши. Кто-то сказал Бланке, что брат Бартоломе никакой не монах, но какая разница? Вначале Бланка думала, что он хочет наставить ее на путь истинный, но это оказалось не так. Она могла поговорить с ним. Иногда она даже исповедовалась ему. Бартоломе умел слушать, как никто другой. Рядом с ним Бланке становилось немного легче.
