Да, Ноэль действительно отправила то письмо. — Отец говорил все тише, словно рассказывал историю сам себе. — А потом по телефону только сочувственно поддакивала подруге, она сказала, что раз мужчина поступает так, то вряд ли можно что-нибудь сделать. Скорее всего, это говорит о полном разрыве, и не имеет смысла даже пытаться восстановить отношения. Катрин же отвечала, что не может себе представить жизни без Себастьяна. Ноэль убеждала подругу немедленно уйти от него, чтобы сохранить хотя бы свое достоинство. Катрин рыдала, говоря, что ей все равно, что подумают люди, она поедет за Себастьяном, будет умолять его вернуться или хотя бы поговорить с ней. Ноэль настаивала на том, что не надо делать этого или хотя бы не надо решать сгоряча, подождать немного, успокоиться. Она посоветовала Катрин сейчас же выпить что-нибудь успокоительное или хотя бы вина, чтобы немного прийти в себя.
Что произошло дальше, можно только догадываться. Видимо, Катрин все-таки последовала совету подруги, она приняла какие-то снотворные таблетки, а потом выпила вина. После этого она опять позвонила Ноэль. Катрин говорила словно в полусне, сказала, что уничтожила письмо и будет дожидаться возвращения Себастьяна как ни в чем не бывало, она поговорит с ним, все выяснится, и они опять будут вместе. Тут Ноэль поняла, что ее блестящая задумка опять дает сбой. Она принялась с энтузиазмом убеждать Катрин, что восстановление отношений невозможно и что встреча лишь доставит подруге новые страдания. Катрин бросила трубку. Ноэль попыталась позвонить ей позже, но трубку никто не снял. Никто не отвечал на звонки и на следующий день, и еще через сутки.
Тогда-то Ноэль по-настоящему испугалась и поняла, как далеко зашла. Она прибежала ко мне в слезах и выложила всю эту историю в подробностях. Она повторяла как заведенная, что не хотела ничего плохого, что ей только надо было, чтобы Себастьян оставил Катрин, потому что рано или поздно это все равно бы произошло. Она твердила, что сделала только то, что все равно бы случилось, что она лишь совсем немного ускорила события.
Мы стали звонить Катрин. На этот раз трубку сняла какая-то женщина, бесцветным голосом она рассказала, как произошла трагедия. Она так и повторяла все время «трагедия», «трагический случай». У Катрин была кошка, старое, жалкое существо с отвисшим от частых родов животом. Она носила гордое имя маркизы Помпадур, но все звали ее Помми. В тот вечер, когда Ноэль разговаривала с Катрин в последний раз, какой-то кошачий дьявол понес злосчастную маркизу на мощный вяз во дворе дома Себастьяна. Ее жалобные вопли Катрин услышала, когда была уже изрядно пьяна. Она попыталась снять Помми с дерева. А дальше? Сломанная ступенька приставной лесенки, серые булыжники, алая кровь на виске Катрин. Впечатляющая картинка. Катрин умерла от отека мозга в больнице. В крови ее было немалое количество алкоголя и транквилизаторов. Помми слезла с дерева сама…
У Ноэль хватило хладнокровия выразить той женщине сочувствие, а положив трубку, она продолжала сидеть, не шевелясь и не поднимая взгляда. Я пытался заговорить с ней, но она не реагировала. Она молчала тогда больше двух часов. Она не плакала, не кричала, она была чудовищно спокойна.
Катрин снова взялась за рукопись.
«Несколькими днями позже я написала Себастьяну, выразила соболезнования. Он ответил, любезно поблагодарил. Теперь он имеет право скорбеть, его скорбь скоро превратиться в печаль и в грустный рассказ для будущих знакомых. Я уверена, что он, пережив эту историю, останется таким, каким был до ее начала. Вот уж чего нельзя сказать обо мне. Иногда, задумываясь над тем, что произошло, я ощущаю то ледяной холод вины, то ненависть к Катрин и Себастьяну, которые показали мне мою истинную суть, превратили в разрушительное орудие, жертвами которого и стали. Тогда я кажусь себе чистой волей, способной нести смерть. Я представляю себя человеком, который всегда таскает в сумке бомбу, способную сработать от любого толчка. Я начинаю бояться за тех, кто подойдет ко мне слишком близко, и в то же время чувствую, что обладаю безграничной властью над ними. Только один человек вынесет все это рядом со мной…»
Катрин перевернула последний листок и отложила рукопись. Медленно поднявшись с кресла, девушка подошла к окну.
— Я отпустил Ноэль, когда она захотела отправиться к себе домой в тот день, — произнес у Катрин за спиной отец. — Она была спокойной, равнодушной ко всему. Через день Ноэль позвонила мне и сказала: «Что случилось, то случилось, прошлого не вернешь, и мне придется жить с этим, и тебе придется жить с этим. Возможно, будет лучше, если мы будем вместе». Что я могу сказать? Я любил и понимал ее даже тогда… — Отец вздохнул, тяжело поднялся и встал рядом с Катрин. Она молчала. — Теперь ты знаешь все…
В комнате повисла тишина. Казалось, давняя семейная тайна легла чем-то материальным между отцом и дочерью. Некоторое время Катрин ощущала только тяжелую, гнетущую пустоту, потом начала постепенно приходить в себя.
— А Себастьян? — вдруг спросила она отца.
— Что Себастьян? — не понял отец.
— Он узнал обо всей этой истории?
— Думаю, что нет, — равнодушно отозвался отец. — Через несколько месяцев после всей этой истории Ноэль принялась за «Птицелова». Она писала днем и ночью, как одержимая. Думаю, для нее это было своего рода очищение, попытка избавиться от воспоминаний и, возможно, единственный доступный способ попросить прощения у Катрин. Когда роман вышел, они даже виделись с Себастьяном на каком-то приеме, посвященном книге. Скорее всего, он решил, что Ноэль написала о себе, просто утрировала концовку. Официально смерть Катрин была признана несчастным случаем, и он, как и все, кроме меня и Ноэль, считал, что это было так… Почему ты спросила про него? — Отец будто очнулся от какого-то забытья и посмотрел на Катрин.
— Не знаю, — солгала она. — Спасибо, папа, что дал мне эти бумаги и все рассказал. Представляю, как тебе было тяжело все эти годы. — Катрин обняла отца и поцеловала в щеку.
— Сейчас мне стало намного легче, дочка. — Отец с благодарностью посмотрел на Катрин. — Я хочу, чтобы ты знала… Мама очень любила тебя, но она так и не смогла полностью оправиться после гибели подруги, в которой винила себя всю оставшуюся жизнь. Даже когда она заболела, то сказала мне, что принимает болезнь как заслуженное наказание, что теперь она наконец сможет искупить свою вину. Она ждала смерти с легким сердцем. Не держи на нее обиды теперь, когда ты знаешь, через что она прошла.
— Я понимаю, папа, — вздохнула Катрин, — я тоже очень любила ее, а сейчас, когда ты все рассказал мне, я смогу хранить о ней только добрую память.
— Она сполна расплатилась за все, — кивнул отец, — и я рад, что ты поняла это. Я видел, как ты порой негодовала и обижалась на нее. Теперь я смог примирить вас, и это для меня многое значит. А сейчас иди, дочка, я хочу побыть один. И я прошу тебя, уничтожь те письма. А я сожгу рукопись. Пусть больше никто ничего не узнает.
Катрин согласно кивнула, чувствуя невероятную нежность и уважение к этому седовласому человеку, столько лет хранившему позорную тайну любимой женщины и продолжавшему оберегать добрую память о ней.
