Ее слова подтолкнули его.
Потянув за волосы, Пит откинул назад ее голову, открыв себе шею для поцелуев. Опустив руки, он прижал к себе ее бедра, чтобы она почувствовала его эрекцию.
— Одеяло, — пробормотала она, чуть отстраняясь от него. Ее пальцы легко пробежали по пуговицам его рубашки.
На мгновение он отпустил ее, прежде чем вновь потянуться к ней, увлекая за собой на землю. Он хотел ее, открытую и обнаженную. Это было бы началом. А потом… потом он не знал, куда бы все это могло привести. Пит повозился с ее пуговицами. Нет, это были кнопки. Он потянул — один щелчок, другой. Целый каскад щелчков, и вот уже она, выскользнув из платья, предлагала ему, ночи, звездам свое обнаженное тело, словно языческая богиня.
— Я не хочу сделать тебе больно. — Это было и мольбой, и предупреждением. Его руки на ее бедрах — слишком торопливые, слишком жадные. Так же как и его губы, которые следовали за ними, целуя, дразня, играя…
— Ты мне не сделаешь больно, — прошептала она.
Серена прогнулась под ним и застонала — высокий, протяжный звук, который говорил об удовольствии, граничащем с болью, — но не остановила его. И когда волна оргазма прошла сквозь ее тело, она закрыла глаза, чувствуя, как жгучая жажда исчезает под волной наслаждения.
Он наклонился над ней. Серена заметила, что на нем уже не было рубашки.
— Я хочу еще, — сказала она. Ее пальцы начали двигаться по твердым мышцам его живота, опускаясь все ниже и ниже. — Я хочу тебя всего.
Пит перекатился на спину, увлекая ее за собой. Ее тело требовало своей доли, когда оно забирало его внутрь себя, пока между ними не осталось ничего, даже лунного света.
— Нет, — прошептал он, начиная двигаться — прерывистый ритм, отмечающий его дыхание. — Только не всего.
Но он отдавал ей то, что она просила.
— Ты и я, Пит Беннетт. Все, что ты хочешь. Потому что я тоже собираюсь взять от тебя все, что мне нужно.
— Хорошо, — выдохнул он, как если бы это было проклятием. — Бери. — Его губы сомкнулись с ее губами, впитывая в себя ее вкус, доводя до исступления.
Он сдержал свое слово — они достигли звезд вместе. И в следующий раз он сдержал свое слово, когда, разбудив на рассвете, он притянул ее спиной к себе и они вместе смотрели, как солнце поднимается из океана.
Серена затаила дыхание, когда краешек солнца оторвался от воды, и, перекатившись на спину, так же едва дыша, продолжала смотреть на него, но уже под другим углом. Восход солнца был завораживающе прекрасен. Так же, как и мужчина рядом с ней. Она заглянула ему в глаза и неожиданно увидела в глубине их горечь. Он улыбнулся, его глаза потеплели.
— Хотелось бы, чтобы со мной была моя камера, — пробормотала она.
— Чтобы снять восход?
— Чтобы снять тебя. — Она втянула в себя воздух, желая почувствовать его запах. — Ты просто необыкновенный, Пит Беннетт. Когда ты улыбаешься, то согреваешь мне сердце. Когда ты хмуришься, мне кажется, что оно вот-вот разобьется. — Она не могла насытиться этим мужчиной. Она прикасалась к нему, целовала его, занималась любовью, но ей всегда было этого мало…
Он отбросил со лба волосы и сел, потянув за собой одеяло.
— Время идти, пилот?
— Точно. Не говоря уж о том, что кому-то не терпится убежать.
— Не значит ли это, что лично тебе хотелось бы немного задержаться?
— Возможно. Ты производишь странное действие на мою оценку того, что важно, а что не важно.
Желание боролось с раздражением. Желание победило, когда ее палец медленно спустился по его спине.
— Еще пять минут, — сказала она.
— Нет.
Она провела пальцем вверх, с удовлетворением заметив, как дрожь пробежала по его телу.
— Четыре с половиной.
Он развернулся и прижал ее к земле.
— Три, — сказал он хрипло. Но он дал ей десять.
— Какова твоя позиция насчет осмотрительности? — спросил Пит, когда они спускались вниз к коттеджу. Ему нужен был кофе, еда и горячий душ — все это можно было найти и в отеле, если бы его ноги согласились унести его так далеко от Серены.
— Я думаю, это потерянная позиция. Нико на работе. По крайней мере должен быть. В доме есть еда. Чистая одежда. Можно сварить кофе.
— Хорошая идея.
Они буквально ввалились в кухню. Серена прямиком направилась к банке с кофе и насыпала в кофеварку зерен на две порции двойной крепости. Блага цивилизации с шипением хлынули в кружку, принося с собой разумные мысли и чувство благодарности.
Их завтрак состоял из сковородки жареных сосисок с помидорами, хлеба из тостера и еще одной сковородки яичницы.
— Этого хватит? — спросила она. — По-моему, нет.
— Вполне. — Она никогда ни в чем не останавливалась на половине.
Он это в ней и любил, и приходил от этого в отчаяние.
— Куда ты сегодня? — Она хотела, чтобы вопрос прозвучал легко. Он тоже пытался подыграть ей, но его сердце больше не хотело в этом участвовать.
— На Кос.
— Заберешь своих пассажиров, оставшихся там вчера?
— Да.
Она бросила на него осторожный взгляд. У него был все такой же мрачный вид. Вид, который словно говорил: не трогай, не тормоши, оставь меня в покое. Но разве она могла?
Она и так делала все, чтобы не показать, как потрясли ее вчерашние события и проведенная вместе ночь. Она узнала его способность к сочувствию и его силу. Теперь она не могла вот так просто взять и уйти, оставив его одного.
— Насчет того, что я сказала прошлой ночью… — начала она неловко.
Он холодно прервал ее:
— Ты сказала много чего прошлой ночью, Серена.
— О твоей работе.
— Что о работе?
— Я имею в виду, что она подходит тебе.
Он поставил свой кофе на стол, отобрал у нее сковородку и начал переворачивать сосиски, о которых она забыла.
— Все в порядке, Серена. Ты не сказала ничего, о чем я уже не думал.
— Значит… ты поедешь домой?
— Да.
Жир кипел на сковородке так же бурно, как и ее убеждение, что она поступает правильно. Она выжала из себя улыбку.
— Я рада за тебя… Когда ты уезжаешь?
— Как только подыщу себе замену. Не думаю, что будет трудно найти желающих полетать над этим раем пару недель.
— Да, наверно.
Она уважала Пита за то, что он решил вернуться в спасательную службу. И в то же время мысль, что он уходит, причиняла ей боль. Теперь она знала, что не сможет смотреть на небо и не думать о нем, и это плохо, потому что в ее жизни было так много голубого ясного неба…
