Ох уж наши желания! Скольким мы жертвуем ради них, скольким рискуем! Не правда ли, месье Шварц? Проигравший все на свете человек навряд ли остановится перед чем-либо — он отдаст последнюю рубашку, лишь бы рискнуть еще раз.
В тот день Мартин Криси сильно рисковал главным желанием своей жизни отомстить, рассказывая эту историю Роуз. Однако хоть он и был еще весьма слаб и в какой-то степени выжил из ума, одно в его памяти сохранилось верно: Роуз была слишком впечатлительной и сердобольной, чтобы оставить в стороне мольбы сына, смотрящего на нее горящими глазами. Он сказал:
— Роуз, я знаю, сколько ты сделала для меня! Твое сердце привело тебя сюда, ты спасла меня! Я обязан тебе жизнью! Но, прошу тебя, позволь мне только насладиться одним, прежде чем мы пойдем в полицию и все расскажем. Две с половиной недели назад я видел, как ее выводили из суда и посадили в машину для перевозки заключенных. Я слышал твои разговоры по телефону насчет того, чтобы войти в число присяжных на суде по ее делу. Если сегодня ее оправдают, я хочу видеть, как Маргарет вернется в то место и обнаружит, что меня нет! Я хочу, чтобы волосы ее встали дыбом от ужаса и неожиданности, которые скуют ее тело! Я хочу насладиться ее страхом и ее поражением! И нет ничего более упоительного, если она узнает об этом сама! Я прошу тебя, мама, оставь мне этот день, а завтра мы пойдем в полицию и все расскажем, обещаю!
Сердце Роуз, казалось, уменьшилось в разы, прижавшись к стенкам не заледеневшей души. Она знала, что поступает неправильно, но она никогда не могла отказать своим детям в чем-либо. Для нее он был сыном, который сбился с пути, чем еще больше вызывал в ней любовь. «В конце концов, — рассуждала она сама с собой, — скорее всего, ее вину признают сегодня и тогда, сразу после суда, я за шкирку приведу этого мальчишку в полицию. А если ее отпустят на свободу, то… я сделаю то же самое, только дам мальчику эти несколько часов последней услады. Я позволю ей вернуться домой, но за всем прослежу лично сама».
— Это ее глаза, месье Шварц, еще в самом начале, — прервался Пьер, рассматривая бегущие и суетные облака на черно-синем английском небе, — мы видели на последнем заседании суда по делу Маргарет. И ее же шпионящий взгляд, проводивший мою бывшую хозяйку до гаража возле ее дома.
Планам женщины не удалось сбыться. Ее чудом спасенный пасынок затевал свою собственную игру против Маргарет, и казалось, на сей раз сам Дьявол не смог бы его остановить.
Пока Роуз одевалась для суда, он сел на стульчик рядом с окном и отсутствующим взглядом начал буравить уличное пространство. Женщина подошла, поцеловала его в лоб и попросила оставить ей все заботы. Мартин благодарно посмотрел на нее и согласился. Подстраховавшись, она заперла номер на ключ. Как только Роуз отправилась на суд, он вскочил со своего места и попытался открыть дверь, несколько раз сильно дергая за ручку и заметно начиная нервничать. Твердо решивший для себя, что больше он не окажется пленником какой-либо женщины, заточенным в бункер или шикарный номер люкс, Мартин начал действовать.
В шкафчике под телефоном лежал толстый телефонный справочник. В двенадцать дня на ресепшн отеля позвонил некто из номера Роуз Криси и сообщил о пожаре на этаже. Торопившийся мужчина положил рядом с входной дверью справочник и поджег его шершавые страницы, накидав сверху плотно свернутые куски туалетной бумаги. Дым повалил клубами, воспламеняя шикарный ковер, кромка которого, завершая линию залы, едва касалась холла, отделявшего сам номер от входной двери с горящим справочником в нескольких сантиметрах от нее. Ковер тот, кстати, был сделан фирмой Маргарет по специальному заказу самой хозяйки, ибо в номерах такого уровня останавливались исключительно высокопоставленные лица. Еще один британский сюр, вы не находите, месье Шварц?
Поднявшийся наверх портье Марк, две с половиной недели назад помогший тайно провести этого мужчину в гостиницу, теперь смотрел на него через дымовую завесу, растерянный и обездвиженный. Только два черных глаза огоньками проблеснули перед ним сквозь растворяющийся в воздухе дым, унося вместе с собой силуэт сбежавшего пленника.
Глава 20
— То есть вьи хотьите сказать, что этот темнокожий пагрьень пггросидьел взапьгрти долгих девять лет? — слегка охмелевший от пятой пинты темного эля, с трудом выговорил мистер Шварц.
— Именно, месье. Не хотите ли прогуляться до одного живописного местечка, открывающего вид на дивные воды нашей реки? Оно находится близ центрального парка. Это в двадцати минутах ходьбы отсюда.
— Конечно, Пьеггр. Пггризнаться, я уже достаточно пеггребрал, и ваш рассказ, это едьинственное, что еще поддеггрживает меня в сознании. Но, пггрошу вас, пггродолжайте.
— Это было любимое место Маргарет. Порой после работы, она просила меня заехать туда. Мы останавливались. Она выходила из машины и, кутаясь в красное драповое пальто, сражавшееся с порывами северного ветра, подходила к узкому мостику, что железною дугою перевешивался через потоки серых вод. Женщина подолгу стояла там, облокотившись на перила и могла смотреть в уносящиеся потоки течения по несколько часов.
В тот самый роковой, последний день после суда она попросила меня снова заехать туда. Словно предчувствуя нависающую угрозу, я впервые осмелился подойти к ней. Даже не обернувшись, будто бы она знала мои шаги, Маргарет вдруг сказала:
— Ты боишься чего-нибудь, Пьер?
От неожиданности я даже остановился и, пересилив свое тело, отказавшееся двигаться, через какое-то время сказал:
— Да, мадам. Я боюсь, что однажды не смогу видеть красоту, окружающую меня.
Я сказал это совершенно без каких-либо намеков. Я имел в виду мир, окружающий нас: лучи восходящего солнца, майское утро, розовато-медовый рассвет… но на лице ее я различил едва заметную улыбку — видимо, она расценила это как комплимент. Признаться, я бы не посмел оспаривать ее мысли. Она вдруг обернулась и, как-то необычно пристально посмотрев на меня, сказала:
— А страхи? У вас есть какие-нибудь страхи? То, чего вы на самом деле опасаетесь?
Обстановка располагала к такому диалогу, хотя я никак не ожидал услышать нечто подобное. Сумерки уже медленно поглощали парк, и зажигавшиеся поочередно фонари тусклым светом озаряли одинокие лавочки рядом с деревьями. Лик луны, промелькивающей через дымчатые рассеянные облака, освещал лицо той луны, что стояла сейчас рядом со мной, придавая ему еще более загадочное и таинственное выражение. Подумав с минуту, я ответил:
— Мадам, есть кое-что, чего я опасаюсь. Я очень боюсь летать. Даже смотреть на самолеты боюсь. Сюда из Франции я прибыл на пароходе, что, возможно, было и опаснее. Но как только сажусь в самолет, меня начинает дико тошнить и я… что? Вы смеетесь?
Маргарет улыбалась, будто бы слушала рассказ ребенка, боящегося мифического чудовища в шкафу.
— Хорошо, а чего боитесь вы? — слегка обидевшись и покраснев, спросил я.
Она снова отвернулась, облокачиваясь локтями на железные перила моста, и, переводя взгляд с томившейся на небе луны на манящие темнотою воды, задумчиво посмотрела куда-то вдаль. Какое-то время она размышляла, словно сомневаясь, и попросила меня вернуться в машину. На том самом месте, на котором давеча сидели вы, месье Шварц, Маргарет рассказала мне кое-что, о чем я никогда никому не рассказывал. Это было ее единственное откровение, которое, скорее всего, принесло бы целое состояние тому, кто осмелился бы о нем заявить.
