— Ха, а я что, не применю гламора, если мне приглянулась хорошенькая девица?
— Закон запрещает использовать магические средства, чтобы обманом завлекать кого-либо в постель, — сказала О'Брайан.
Я вздрогнула — я не заметила, что полицейские снова вернулись и слышат нас.
Фар Дарриг смерил ее взглядом.
— А вы, полицейская, не намажетесь, идя на свидание? Не наденете красивое платье?
Она промолчала.
— Никакая косметика не скроет этого. — Он показал на собственное лицо. — Никакой костюм не скроет особенностей моего тела. Мне может помочь магия и только магия. Я бы мог вам показать, каково это — когда люди считают тебя уродом.
— Ты не причинишь ей вреда, — запретил Дойл.
— Ах, великие сидхе приказывают, а мы все повинуемся.
— Ты ничему не научился, Фар Дарриг, — сказал Дойл.
— Ты только что угрожал О'Брайан изуродовать ее с помощью магии, поняла я.
— Нет-нет, вся моя магия — один только гламор; чтобы изуродовать, надо нечто посерьезнее.
— Не снимай с них проклятия, Мередит. Они станут настоящей напастью для смертных.
— Объясните мне точно, в чем состояло проклятие.
— Я объясню, но в машине, — сказал Дойл и шагнул вперед, загораживая меня. — Фар Дарриг, после стольких лет мы могли бы пожалеть тебя, но ты всего несколькими словами, сказанными смертной женщине, показал, насколько ты опасен и сколько злобы сохранил. Тебе нельзя возвращать силу.
Фар Дарриг протянул ко мне руки из-за ног Дойла:
— Дай мне только имя, царица, умоляю. Дай мне имя, и я снова обрету жизнь.
— Не надо, Мередит, пока ты не поймешь, кем они были и кем могут стать снова.
— Нас осталась горстка в целом мире, Мрак! — Он готов был перейти на крик. — Что за вред мы можем причинить?
— А если бы тебе не нужно было, чтобы Мередит сняла с вас проклятие, не нужно было бы ее желание это сделать, добрая воля королевы волшебной страны, что бы ты сделал сегодня ночью с выбранной тобой смертной женщиной, Фар Дарриг?
Глаза Фар Даррига полыхнули такой ненавистью, что я попятилась дальше за Дойла, а Холод шагнул вперед, и я снова видела Фар Даррига только в просвет между их телами, как при нашей первой встрече. Он смотрел на меня в этот просвет, и мне становилось по-настоящему страшно.
Он поднялся на ноги с некоторым трудом, словно у него колени затекли от долгого стояния на тротуаре.
— Не обязательно со смертной, Мрак. Или ты забыл, что когда-то мы в магии были соперниками вам, и сидхе грозила не меньшая опасность, чем людям?
— Нет, не забыл. — В голосе Дойла звучала ярость. Такого тона я у него еще не слышала — кажется, там было еще и что-то личное.
— Нигде не сказано, как мы должны получить от королевы наши имена, — ухмыльнулся Фар Дарриг. — Я попросил добром, но могу и по-другому. Она мне с радостью даст имя, спасая себя и своих детей. И ты ей это разрешишь.
Стражи шагнули тесней друг к другу, и Фар Дарриг стал мне не виден.
— Даже не подходи к ней, Фар Дарриг, или умрешь на месте. А если мы унюхаем твою работу в преступлениях против людей, тебе не придется больше оплакивать утраченное величие — потому что покойники не плачут.
— Ха, и как же ты отличишь работу Фар Даррига от работы людей, пропитавшихся нашим духом? В новостях не музыку с поэзией показывают, Мрак.
— Поехали, — прервал разговор Дойл.
Мы попрощались с Райтом и О'Брайан и сели в машину. Я завела мотор, но не тронулась с места, пока наши провожатые не влились в полицейскую толчею у магазина. Наверное, мы все трое не хотели оставлять О'Брайан в непосредственной близости от Фар Даррига.
Зато из «Фаэля» вышла Алиса в своем готском прикиде, подошла к Фар Дарригу и обняла его, а он обнял ее. Они пошли обратно, взявшись за руки, но он глянул на нас через плечо, когда я включила передачу. Взгляд был откровенно вызывающий — «помешай мне, если сможешь». Они скрылись за дверью, я аккуратно встроилась в поток машин на улице и только потом спросила:
— Что это было?
— Не хочу объяснять, пока еду в машине, — сказал Дойл, успевший вцепиться в дверцу и приборную доску. — О Фар Дарригах не говорят, когда испытывают страх. Иначе призовешь их и дашь им власть над собой.
Я ничего не смогла ему возразить — я помнила время, когда была уверена, что Мрак Королевы чувств не испытывает вообще, а уж страха в особенности. Я успела узнать, что Дойл наделен теми же эмоциями, что и все. Он нечасто признавался вслух в своих слабостях, но сейчас привел тот единственный аргумент, который не дал мне допросить его по дороге на пляж.
Я позвонила по блютузу домой и в пляжный домик, где нас давно ждали, сообщила всем, что с нами все в порядке и пострадали только папарацци. Случается, что закон кармы срабатывает без промедления.
Глава 14
Пляжный домик Мэви Рид нависал над океаном, наполовину опираясь на утес, и наполовину — на сваи из дерева и бетона, рассчитанные на землетрясения, оползни, цунами и что там еще приготовил для него климат Южной Калифорнии. Дом стоял в огороженном поселке, с будкой и охранником на въезде. У этой будки мы и простились с прессой — потому что нас нашли, разумеется. Это чуть ли не волшебство — как они нас находят, где бы мы ни были. Чутье у них собачье. Их не так уж много было на узкой петляющей дороге, но хватило, чтобы создать разочарованную толпу у ворот.
На воротах стоял Эрни — пожилой афроамериканец, в прошлом военный. Со службы он ушел после ранения — какого именно, он никогда не рассказывал, а я достаточно знаю о приличиях в мире людей, чтобы не спрашивать. Эрни нахмурился, глядя на паркующиеся в отдалении машины.
— Позвоню в полицию, пусть зарегистрируют нарушение границ частного владения.
— Они не сунутся за ворота, пока ты здесь, Эрни, — сказала я.
Он улыбнулся:
— Благодарю, принцесса. Я стараюсь.
Он приподнял воображаемую шляпу и отсалютовал Дойлу и Холоду. Они кивнули в ответ и мы поехали дальше. Не будь здесь ограды, мы достались бы на растерзание репортерам — вряд ли мне это понравилось бы, помня о выдавленных стеклах в магазинчике Матильды. Приятно было бы думать, что после этого несчастья папарацци от нас отвяжутся, но на деле их интерес скорее обострится. Парадоксально, но так и будет, чувствую.
В машине зазвонил телефон. Дойл вздрогнул, а я сказала в воздух у микрофона:
— Алло.
— Мерри, вы далеко? — спросил Рис.
— Почти на месте, — сказала я.
Он засмеялся — звук из-за блютуза казался жестяным.
— Это хорошо, а то наш повар боится, что все остынет.
