— Я думала и до сих пор считаю так, что это — не важно, — вновь обретая твердость, выговорила депутатка. — Не существенно.
— Отнюдь. Впечатление, которое в тот вечер Лариса производила на окружающих, крайне важный момент, Евгения. Не исключено, что вызывающий наряд Ларисы мог послужить причиной ее смерти.
Евгения Сергеевна распахнула глаза, приложила ладонь к раскрытым губам и тихо-тихо прошептала:
— Боже мой… Простите… Простите, я не подумала об этом. Конечно же!.. Откровенный наряд мог спровоцировать убийцу!
Гущину не раз случалось успокаивать-отпаивать свидетелей, на которых наваливалось озарение: их неумная секретность тормозила следствие, мешала поискам преступника!
Депутатка, разумеется, в конвульсиях не билась и волосы в раскаянии не выдирала, но шок-таки испытала. Гущин, чувствуя себя немного подленько, на всех парах разрабатывал неопомнившуюся женщину:
— Евгения, вы сказали, что ваш разговор никто не слышал, так? Но вспомните, пожалуйста, до какого времени продолжался в тот вечер ужин, сколько еще вы все оставались за столом?
— Что? — оторвав руки от лица, уставилась на Стаса стремительно реагирующая депутатка. — Вы что имеете в виду, Станислав Павлович? Вы намекаете… что кто-то из моего окружения мог… прельститься горничной и отправился ее насиловать? Так?!
Гущин мгновенно вспомнил, что перед ним тетка, имеющая связи в самых высоких кабинетах и способная выпить много крови у подполковника Коростылева. И помаленьку задний ход включил:
— Евгения Сергеевна, мой интерес обусловлен исключительно…
— Чем?! — взвилась над стулом Львова. — Инсинуациями, высосанными из пальца?!
Гущин посуровел:
— Евгения Сергеевна я пришел к вам с разговором, как к умной женщине. Вы мне симпатичны и я постарался уберечь вас от разговора с моими коллегами. Поверьте, беседа с ними сложилась бы совсем непросто.
— Беседа о чем?!
Стас досадливо цыкнул зубом, покрутил головой и начал объяснения издалека:
— Вспомните, как к вам пришел Яков Валентинович. Он пришел со словами, что собирался сегодня звонить Мартынову. Так? У Кнышева, в самом деле, оказалась серьезная информация…
— Это он вам сказал, что я поругалась с Ларисой? — изумилась Львова.
— Не перебивайте, пожалуйста, Евгения. Яков Валентинович ничего не знал, о вашей размолвке с Ларисой мне сказала Дарья.
— Ах она… Ну да, конечно, они дружили…
— И вот теперь, Евгения, представьте, пожалуйста, реакцию следователя на известие о том, что вы утаили от него важнейшую информацию. Представьте, как сложился бы ваш разговор. — Станислав придал взгляду толику сочувствия. — Сразу же после беседы с Дарьей следователь пришел бы в ваш дом, и поверьте, устроил бы вам форменный допрос. Который не понравился бы вам еще больше.
— Простите, — зажмурившись, пробормотала Львова. — Простите, Станислав, я во всем виновата сама. — Евгения Сергеевна прислонилась виском к поднятой ладони, поглядела в окно на резвящихся Нюру с Маргаритовной. — Все нервы, нервы… Глупые секреты и рефлексии… О чем вы меня спрашивали?
— О том, когда закончился ваш ужин, — напомнил Гущин.
Евгения встала, точнее — закостенело сползла с высокого табурета.
— А разве в материалах следствия мой ответ не зафиксирован? Почему вы спрашиваете об этом, Станислав?
— Хочу вернуть вашу память к прошлой пятнице.
— Конечно. Я снова неправа. — Львова подошла к окну, словно спасаясь от гадких вопросов, уцепилась взглядом за мирно играющую на лужайке дочь. — Лариса ушла примерно в половине восьмого. Никто не знал, что она пойдет к подруге, обычно Лара сразу шла домой. Мы все, подчеркиваю — все, оставались за столом еще, как минимум, на полчаса. Еще вопросы есть?
— Есть. Лариса звонила Дарье, когда была еще на работе. Как думаете, этот разговор мог кто-то услышать?
Прежде чем ответить «нет» Львова подумала. Она была обижена и оставалась совершенно уверенной в необоснованности подозрений сыщика. Каждый из вопросов о близких, стегал женщину как розга.
Но сыщику, надо сказать, было совершенно начхать на то, что думает о нем влиятельная дама. Прежде чем дальше педалировать расследование, майору было необходимо снять по максимуму щекотливые вопросы. Прийти на встречу к Мартынову подготовленным и не забивать пустопорожним голову в последствии.
Гущин, как смог, донес эту мысль до депутатки. Возможно, Львова поняла это, как извинения за прямолинейность. Сыщик постарался деликатно объяснить, что нельзя оставлять неразъясненные моменты, он никого не подозревает, а работает так, как привык и как обязан.
— Евгения, мне нужно предупреждать вас о том, что наш разговор не стоит никому передавать?
Женщина разозленно фыркнула:
— А как вы себе это представляете? Начинать «передачу», господин майор, мне придется с признания, что рядом с молодыми девушками я уже чувствую себе развалиной. — Львова грустно покачала головой: — Нет уж, увольте. На сегодня унижений достаточно.
В общем, холодок остался, но борщом и котлетами депутатка следователя накормила до того, как позвала обедать прочих.
Сытой Гущин вышел на крыльцо и… неожиданно подумал о сигарете. По сути дела надо было бы расстроиться, но почему-то сигарета выступила синонимом возвращения к работе.
Спустившись по косогору и выйдя на прямую линию, Стас ожидал сразу же увидеть на берегу людей. Суетящихся криминалистов, исследующих гальку, вездесущего общественника Кнышева.
Но берег был пуст. Напротив устья не болталась заякоренная лодка. Лишь подойдя вплотную к высохшему руслу, Станислав услышал негромкий разговор, несущийся из «шалаша».
Майор приподнял ветки и сразу же наткнулся на суровый взгляд эксперта Зиновия Поплавского, что с фотоаппаратом в руках, на одном колене стоял внутри «шалаша».
— Здорово, — буркнул криминалист. — Не топчи здесь, Игорь дальше.
Гущин поздоровался с экспертом и, опустив ветви, пошел вверх по руслу. За разлапистой ракитой увидел еще одного криминалиста Сергея Иванова. Тот, положив на бумажку какой-то камушек и разглядывая его в лупу, брал с сероватого окатыша мазок ватной палочкой.
За его работой наблюдал сидящий на бревне Мартынов. Щегольские ботинки Игоря облепил подсыхающий песок, к дорогущим брюкам прицепились паутинки и травинки, блестящая коричневая челка капитана спустилась на лицо и закрыла один глаз.
Кое-кто в управлении завистливо называл Мартынова пижоном и красавчиком. Но даже эти «кое-кто» считали его исключительным профессионалом.
Увидев Гущина, капитан молча подвинулся, освобождая место на бревне. Стас, глядя под ноги побрел по высохшему русло, попутно отметив, что пока ему не встретился здесь даже фантик. Весь мусор был природным, хотя обычно дно подобных ручейков устлано грязными пакетами и сплющенными пивными банками. Но этот небольшой ручей протекал по неизгажанным людьми местам.
