Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
В районных центрах с советских времен осталось несколько тысяч русских, которые в основном работают шоферами, моряками, шахтерами или врачами. Некоторые из них по-настоящему полюбили Чукотку и отчаянно пытаются сохранить природу края, но большинство ведут себя как захватчики на оккупированной территории, стреляя и ловя капканами все, что движется. Есть там и две казацких деревни, маленьких и всеми забытых.
Москва мало интересуется чукотскими делами, но это не спасает край от непрерывного потока идиотских законов и инструкций, направленных на обеспечение тотальной коррупции, от которой зависит существование правящего режима.
Мы были, кажется, первыми западными орнитологами на Чукотке за десять лет. В середине 1990-х группа туристов из другой европейской страны арендовала там вертолет. На полпути пилот посадил машину посреди тундры и заявил, что оставит всех там, если ему не заплатят еще по три тысячи долларов с человека. Я не знаю, чем закончилась эта история, но с экотуризмом на Чукотке было покончено надолго.
Нашей главной задачей было найти маленькую птичку под названием кулик-лопатень. Она гнездится только на самых глухих дальневосточных побережьях, а сейчас оказалась на грани вымирания из-за осушения прибрежных отмелей в Китае, где птичка останавливается по пути на зимовку. В год, когда мы были на Чукотке, лопатней оставалось около двухсот. Сейчас их, вероятно, еще меньше, несмотря на начатую в последние годы программу по искусственному разведению.
Подготовка экспедиции заняла два года. Организационными вопросами занималась лучшая в России компания, специализирующаяся на экотуризме. Мы заручились поддержкой местных властей на всех уровнях, нам удивительно повезло с погодой и транспортом (и то и другое на Чукотке – лотерея). И все равно провести поездку так, как было запланировано, не получилось и в помине. Даже в самых коррумпированных странах Африки не найти такого фантастического бардака. Феодальная советская бюрократия стала совсем уж неэффективной, когда на нее навели дешевый лоск государственного капитализма. Чтобы съездить в гости к родственникам в соседнюю деревню за сорок километров, чукотский рыбак должен заполнить десять страниц анкет и уплатить три тысячи долларов за билеты на вертолет. Сгонять к ним на своей моторке он не может, потому что там другой погранрайон (погранзона в России простирается вдоль почти всего побережья, а во многих местах еще и на сотни километров вглубь суши). Причем даже уплатив за билеты, рыбак может ждать рейса месяцами, а в последний момент оказаться вычеркнутым из очереди, потому что зятю начальника налоговой инспекции приспичило слетать пострелять из автомата моржей.
В экспедиции, кроме меня, участвовал еще российский гид, молодой орнитолог Ваня. Нам пришлось оформить двенадцать разных разрешений, но этого оказалось недостаточно. Местные чиновники ловили нас прямо на улице всякий раз, как мы проезжали через какой-нибудь поселок, и требовали денег. В конце концов Ваня потерял терпение и заявил какой-то тетке из Сельхознадзора, требовавшей заплатить за пребывание в водосборном бассейне местной речки: “Мы ничего вам не должны! У нас свободная страна, и каждый может ходить где угодно!” Она посмотрела на него, как на идиота, и дрожащим от гнева голосом спросила: “Кто вам сказал такую глупость?”
Несмотря ни на что, экспедиция оказалась удачной. Всего за три недели нам удалось отыскать почти все виды птиц, про которые было известно, что они гнездятся на Чукотке, плюс несколько таких, которые там раньше не водились. В основном эти новоселы проникают туда с юга в результате потепления климата, результаты которого на Севере особенно бросаются в глаза: огромные пространства тундры быстро зарастают кустарником, а граница леса движется на север со скоростью до восьми километров в год. Я не узнавал места, где бывал пятнадцатью годами раньше.
Арктика, постепенно оживавшая после десятилетий советской колонизации, была даже прекрасней, чем мы ожидали. На протяжении сотен километров июльская тундра выглядела как огромная клумба с бескрайними полями алых, синих и желтых цветов, тянувшимися от предгорий до самого побережья. Снежно-белые льдины медленно плыли по глади моря, словно паря между небом и водой. В полночь солнце стояло так низко над горизонтом, что земля оказывалась в тени, но венчики цветов все еще были ярко освещены и казались маленькими фонариками.
Европейцы были опытными орнитологами; все они много путешествовали и были готовы преодолеть любые трудности, чтобы увидеть редкую птичку. Но даже их непредсказуемость нашего путешествия по неземной красоты краям сводила с ума. Убогие полузаброшенные поселки, затерянные среди сотен мелководных заливов и петляющих рек, разбитые ящики с радиоактивным топливом, оставленные десятилетия назад возле сломанных автоматических маяков, ржавые бочки из-под солярки, тысячами разбросанные везде от дальних островов до горных вершин, холмики на месте деревень в глубине скалистых фьордов, которые просуществовали тысячи лет и исчезли в результате советского “укрупнения поселков”…
Для меня эта поездка была, конечно, большим удовольствием, но вспоминаю я ее с грустью. Не только потому, что мне было больно видеть, как мою родную страну высасывает досуха банда паразитов, но и потому, что гнездо куликов-лопатней мы в итоге нашли. Нам пришлось обойти много песчаных кос, где они водились всего несколько лет назад, но только на одной косе они еще не исчезли. Я несколько секунд держал на ладони трех крошечных, разукрашенных маскировочными пятнами пуховичков, пока Иван готовился надеть им кольца на лапки. Они были почти невесомые, как головки одуванчика, с блестящими черными глазами, мягкими клювиками лопаткой и теплыми животиками, и тихонько попискивали. Трудно было поверить, что эти крошки способны выжить, несмотря на ледяные арктические шторма, внезапные летние снегопады и вездесущих хищников. Через четыре недели им предстояло одним отправиться в путешествие общей протяженностью в шестнадцать тысяч километров. И я знал, что эти чудесные бесстрашные птички почти наверняка вымрут через несколько лет.
Я надеялся, что за этот месяц у меня будет время подумать о моих исследованиях. Но я был слишком занят. Мне приходилось постоянно бороться с местной бюрократией, искать транспорт, бегать по тундре в поисках птиц и следить, чтобы наше продовольствие – копченый лосось и оленина – не оказалось забытым во время одной из бесчисленных пересадок с лодки на вертолет и с машины на гусеничный вездеход. Только когда мы вернулись в Анадырь, столицу области, мне наконец удалось выкроить время для крокодилов.
Анадырь стоит на холме над большим заливом. Аэропорт находится на другом берегу, в нескольких километрах. Летом залив можно пересечь на барже, зимой – на автобусе по льду, а весной и осенью – только на вертолете, причем вертолет может стоить дороже, чем рейс до Москвы. Город состоит из уродливых зданий советских времен, раскрашенных в кислотные цвета к приезду пахана всея Руси в 2007 году. По вторникам связи с аэропортом нет вообще, потому что как-то раз ржавая баржа с пассажирами затонула, случилось это во вторник, и суеверный городничий приказал по вторникам не плавать. Приходится платить двести долларов за гостиницу или ночевать в одном из заброшенных домов, которых там десятки. Но район аэропорта – не худшее место, чтобы застрять, по крайней мере летом: недалеко от терминала находится колония редких камчатских крачек, а у пирса собираются целые стада китов-белух.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
