Когда под землей затеяли капитальный ремонт и начали освобождать ниши под сводами станций от многолетних наслоений, то вскрылись старые театральные и киноафиши с изображениями прежних кумиров. Поездам сменили колеса, подвески, платформы, и они перестали громыхать, выныривая из-за поворотов в туннеле. На отдельных линиях упразднили машинистов, что сделало составы похожими на те, которые курсируют в крупных аэропортах, связывая под землей терминалы.
Модернизация нейтрализовала старые характерные запахи. На первой — центральной линии — некоторые станции выглядят как филиалы музеев, и это наведение лоска вызывает беспокойство: где пределы генеральной уборки и обновления?
Прелесть парижского метро в его аутентичности, что включает и прошмыгнувшую под платформу крысу, и живущих в нем кузнечиков (их судьбой занимается целое общество энтузиастов), и сохранившуюся обшарпанность туннелей с выцветшей краской рекламы «Dubonnet», и законсервированные станции-фантомы, мимо которых проскакивают поезда.
На моей памяти билеты в парижское метро печатали на картоне нескольких расцветок — зеленой, сиреневой, белой. Если случайно сохранился билет, приспособленный под книжную закладку, то по его цвету можно восстановить, к какому периоду времени он относится. (При этом тянет проверить: вдруг он еще действителен?) Цифры на использованном билете хранят немало информации о тебе. На нем проставлены день и час, первая или вторая половина дня, неделя в году, когда сел в поезд и на какой станции вошел. Билет в парижское метро — находка для детектива и одновременно культовый предмет, которому посвящают книги. Его расписывают художники и делают из него инсталляции.
В мой первый приезд (начало 1980-х) билет на проезд в метро был ярко-желтым. И под землей на самих станциях, и в городе на автобусных остановках вокруг билета того образца была развернута энергичная плакатная кампания под девизом «Тике шик, тике шок…», поражавшая еще не испорченное западной цивилизацией воображение. Метро как средство транспорта вроде бы не нуждалось в рекламе: в нем ездили те, кому это и так необходимо. Впечатлившись, я сочинил даже об этом отдельную заметку под названием «О пользе афиш», в которой говорилось о создании образа доступного и приветливого городского транспорта.
Другая рекламная кампания проходила под девизом «Город состоит из пересечений». Утверждая это на разных языках — английском, итальянском, китайском и не часто используемом тогда русском, — городское транспортное управление обещало пассажирам неожиданные встречи в метро и открывало перед ними неизведанные горизонты. Романтика противостояла народной присказке, родившейся в шестидесятые: «métro, boulot, dodo» («метро, контора, баиньки»), выражавшая чувства большинства пассажиров, особенно из пригородов, которым приходилось пересаживаться на городское метро с электричек RER.
Жизнь под землей регламентируется. Существует специальная комиссия, которая прослушивает и выписывает разрешения музыкантам и разного рода исполнителям. Одно дело традиционные аккордеоны или скрипки. Другое — когда в середине вагона, в окружении совсем не расположенных к соучастию людей, взвинченных после рабочего дня, как это характерно только для французов, освобождают для себя пятачок, ставят переносную звуковую установку и, используя поручни, показывают акробатические номера или копируют Майкла Джексона. Заявки, кстати, подают тысячи. Некоторые артисты, замеченные музыкальными продюсерами, прорываются после нескольких лет выступлений в метро на большую эстраду.
Еще есть инициативы интеллектуального характера. Однажды вечером на выходе со станции «Вожирар» увидел написанное чьей-то рукой мелом на доске высказывание Марка Твена: «Всякий раз, когда вы оказываетесь на стороне большинства, то стоит остановиться и задуматься над этим». Через несколько лет, оказавшись на той же станции, прочел уже другую сентенцию, принадлежащую Андре Жиду: «Пусть важным будет твой взгляд, а не предмет внимания» («Que l’importance soit dans ton regard, non dans la chose regard€ee»). Или вот плакат в самом вагоне, уже более загадочный, едешь и читаешь: «У вас слишком горячая голова и слишком холодное сердце, Пьер-Франсуа. А я боюсь сквозняков» («Vous avez la tête trop chaude pour moi, Pierre-François, et le сoeur trop froid. Je crains les courants d’air»). Эти слова произносит главная героиня в фильме «Дети райка», которую играет Арлетти. Как и записки с предсказанием будущего, вложенные в американских китайских ресторанах в печенье, подаваемое на десерт, такие пожелания часто оказываются к месту.
Почти ни один полицейский фильм 1960–1970-х не обходился без сцены в метро. В «Самурае» минут пятнадцать сюжет разворачивается под землей. Там же, кстати, еще можно увидеть контролера билетов перед выходом на платформу, которому протягивает свой билет Ален Делон, а также обложенные кафелем станции, движущуюся ленту перехода на станции «Шатле», интерьер вагонов с рекламой 1960-х. В «Страхе над городом» есть кадры, когда сам Бельмондо, а не приглашенный дублер, взобравшись на крышу поезда, пересекает реку по мосту Бир-Хакейм. Лино Вентура прислоняется к стеклу в вагоне метро в финале фильма «Последнее известное местожительство» («Dernier Domicile Inconnu»), а на экране появляется цитата Эминеску «Жизнь — потерянный дар для того, кто ее прожил не так, как бы хотел» («La vie est un bien perdu pour celui qui ne l’a pas v€ecu comme il l’aurait voulu»). А сцена на мосту из «Последнего танго в Париже»? Даже в фильме, который показывали у нас часто в 1960-е годы по телевидению и который запомнился с детства своим драматизмом, фигурировал билет в метро. Это была «Плата за страх». Герой Ива Монтана перегонял грузовики с глицерином и хранил билет со станции «Пигаль» как талисман, который он берет в опасный рейс. В фильме «Врата ночи» (1946 года) Марселя Карне с тем же Ивом Монтаном есть сцены наземного метро, металлические решетки, спуск на тротуар с платформы.
Но главное — в Париже удобное метро. Это иллюзия, что на такси быстрее. Можно спуститься под землю за пятнадцать минут до назначенной встречи и даже с пересадкой успеть вовремя. Приятно заранее угадать, с какой стороны платформы находится нужный тебе выход в город. А еще испытываешь некоторое удовлетворение от понимания того, в какой вагон следует сесть, чтобы на следующей остановке выйти на платформе именно там, откуда начинается переход на другую станцию. Наконец, можно начать ориентироваться в метро так, чтобы не сверяться со схемой линий, но это приходит не сразу.
Метро неглубокое — обычно всего два или три лестничных пролета отделяют улицу от платформы. Пересадки неутомительные, есть несколько многолюдных, как на «Шатле» или «Монпарнасе», которые по возможности лучше избегать. Но в парижском метро даже заурядные вещи становятся предметом поэтического осмысления. У Филиппа Делерма в самой первой и успешной его книге «Первый глоток пива и прочие мелкие радости жизни» одно из эссе посвящено движущемуся транспортеру в подземном переходе на пересадочном узле «Монпарнас». Часть пассажиров выбирает дорожку, другая идет параллельно рядом по проходу, ускоряя шаг, чтобы все-таки прийти первыми. Наблюдая за этим движением пассажиров, Делерм начинает свой текст с философского вопроса: «Что это — потерянное или обретенное время?»
