– Да немного… Легализуем свои мероприятия, потом, больший круг сотрудников милиции вовлечен… Хотя, собственно, всем до балды: глобальных операций по этому поводу все равно никто затевать не будет. Так, формально для очистки совести.
– Понял. Все! С заявлением подождем. С прессой тоже… Завтра в это же время… Корзун! Останься…
Глава седьмая
Мирно текла деловая беседа,
Пахло ромашками с луга…
Два людоеда в процессе обеда
Дружески съели друг друга.
В. Шефнер
Они вышли из морга и молча направились через уставленный корпусами и хозяйственными постройками двор.
– Ну и слава Богу! – перекрестился Денис после продолжительной паузы. – В конце концов, было бы хуже, если…
Оспаривать это утверждение было глупо, и Владимир Александрович ограничился кивком. Зябко поправил поднятый воротник плаща. Вновь сунул руки в карманы.
В ранних сумерках было тихо и пусто, и с обрывка одинокого плаката белело злое и красивое лицо очередной «богородицы». Накрапывал ленивый дождик, а от двухэтажного пищеблока пахнуло чем-то очень несвежим… Виноградова затошнило, так что пришлось даже сделать несколько глубоких вдохов-выдохов, приступ прошел, оставив после себя ощущение тоски и усталости.
– Почти восемь… До метро подбросишь?
– Какой разговор, Володя! Прямо на работу отвезем.
Зайченко и Виноградов наконец очутились за воротами. Охранник, куривший рядом с БМВ, по выражению их лиц понял, что результат отрицательный, сноровисто открыл заднюю дверь, а сам нырнул на сиденье рядом с водителем.
Стремительно тронулись, раскидав из-под колес веер коричнево-мутной воды, и вскоре за окнами уже мелькали жилые коробки Гражданского проспекта.
– Не сердись, Володя.
– Да брось ты, Денис! Нормальный ход…
Виноградов действительно не имел никаких претензий: шел четвертый день поисков, активных и безуспешных, хватались уже за любую соломинку, и нервный звонок Дениса в шестом часу утра был воспринят почти с облегчением.
Тогда из пьяного, перемежающегося всхлипами и матом монолога Зайченко капитан понял только одно: нашли Маренича, мертвого, со следами побоев и пыток. Отвезли в морг больницы, он не запомнил имени какого святого, в новой-старой городской топонимике путался, только по описанию понял, о чем идет речь, нужно срочно ехать, что-то делать, убивать кого-то…
Транспорт уже ходил, и меньше чем через два часа Виноградов перед входом в приемный покой выслушивал почти протрезвевшего, мучимого похмельным ознобом и чувством вины друга и помощника шефа. Выяснилось, что ночью Денису позвонил один из «заряженных» им работников скорой помощи и сообщил: так, мол, и так, найден на Московском вокзале мужчина, похож по приметам. Документов нет, смерть предположительно наступила от множественных травм головы часов шесть назад… И Зайченко сам себе не мог четко сказать, почему он вот так вдруг сразу и бесповоротно решил – шеф! И почему кинулся к телефону, подняв, помимо Виноградова, Орлова, еще целую кучу народа и многострадальную мареничевскую Ленку… И почему вылакал в одиночку полбутылки «Абсолюта», хотя, собственно, это был самый мотивированный из его ночных поступков…
К моменту появления Виноградова все уже разъехались, и только виновник завязавшейся кутерьмы переминался с ноги на ногу под бетонным козырьком неподалеку от входа: ему было велено дождаться Владимира Александровича и получить очередную, причитающуюся персонально от него порцию пинков и оплеух.
– Это не он оказался. – Денис закончил рассказ и приготовился к худшему. Однако, вопреки ожиданиям, реакция капитана была вполне спокойной:
– Ладно, паникер. Пошли поглядим.
– Да ведь ходили уже… – робко простонал бедняга, в очередной раз представив холодное и страшное чрево трупохранилища.
Но Виноградов уже направился к обитой потертым дерматином, заляпанной годовалой грязью двери.
Действительно, все сомнения исчезли сразу же – то, что лежало на металлическом высоком столе, не было и не могло быть шефом: рыхлый, в каких-то лохмотьях, спутанные патлы спускаются к оскаленному рту, образуя подобие усов и бороды. Бледная маска лица в черных и фиолетовых гематомах. Владимир Александрович обратил внимание на торчащую из-под простыни руку: язвы, грязь, уродливые ногти вокзального бомжа… Он выглядел стариком, но медикам-профессионалам можно было доверять: покойник приходился почти ровесником господину Мареничу. И лысина опять же… Просто одному из них повезло в жизни чуть больше, он имел возможность делать себе педикюр и не пить тормозную жидкость. Но неизвестно, кому сейчас было лучше.
…Переехали Дворцовый мост и свернули на набережную.
– Сегодня будешь?
– Нет. Дежурю до девяти, я предупреждал Иваныча.
– Ага… Ничего нового?
– Серьезно – ничего. Днем тут с одним человеком повидаюсь, может, что-нибудь уже прояснилось по тем ребятам… из банка.
– Понимаю… Вчера Корзун что-то шевелился, людей собирал.
– Да? Интересно… – Денис понял, что Владимир Александрович скорее встревожен, чем заинтересован. – И что?
– Не знаю! Ты позвони…
– Обязательно… Вот здесь! На углу останови.
– Счастливо, Володя. Еще раз извини.
– Ерунда. Бывает. Всего доброго, ребята! – попрощался капитан с водителем и охранником, выходя из машины.
…В промокшем дворе суетились, и Виноградов окончательно уверился: день, начинавшийся с морга, ничем хорошим закончиться не может. Скопление разномастных, выкрашенных в сине-канареечный, зеленый, а то и в совершенно неуставной цвет бежевой грязи, автомобилей, прокашливание их изношенных двигателей, прогоревшая бензиновая вонь… Матюги взводных… Возбужденные, злые лица автоматчиков… Все старое, вечно холодное и простуженное здание Отряда было заполнено звуками готовящейся операции: скрежетали замки дверей оружейных комнат, штатные пишущие машинки рассыпали поспешную дробь последних приказов, по этажам перекатывалась гулкая поступь сотен пар тяжелых, обутых в казенные ботинки ног.
– А тебе домой звонили! Жена сказала: уже уехал… Нормально! – Старший лейтенант Шахтин был в форме, на столе громоздилась кучка полученных им в отделении связи радиостанций и помятый после Москвы мегафон. – Сычев-то болен, и Витька нет, а остальные приехали…
– Что стряслось-то? Объясни толком.
– А ты не в курсе? Тут такие дела! – Шахтин уселся и, глядя на привычно стаскивающего с себя гражданскую одежду Владимира Александровича, щелкнул зажигалкой. Затянувшись и выдержав приличествующую случаю паузу, он начал:
