Министерство по делам колоний выделило миллион фунтов стерлингов на кампанию в Южной Африке, и к 1853 году британские войска подавили восставшие племена. В 1856 году случилось так называемое «великое заблуждение амакоси», ставшее последним этапом борьбы местного населения за независимость.
Девушка по имени Нонгг’авусе рассказала отцу, что у ручья столкнулась с величественными незнакомцами. Отец отправился к ним на встречу. Пришельцы объявили себя духами предков, которые восстанут из мертвых и помогут племени сбросить в море англичан-завоевателей. Отец поведал о случившемся вождю Сандили, и тот заявил, что велениям духов следует повиноваться. Духи приказали забить весь скот и уничтожить все запасы зерна – и стада, и посевы якобы поразила порча, наведенная белыми поселенцами, – после чего немедленно воцарится великое изобилие, появятся бесчисленные стада, закрома наполнятся зерном, все беды и болезни исчезнут, ко всем вернутся красота и молодость, а захватчики сгинут бесследно.
Коса повиновались. Скотоводство было их основным занятием. Племя измеряло богатство поголовьем скота. В зажиточных семьях каждой дочери в приданое полагалась корова-убулунгу, «творящая добро», убивать которую запрещалось, а волоски из коровьего хвоста вплетали в ожерелья для оберега детей. И все же коса забили весь скот, включая священных коров, сожгли все запасы зерна, а затем, построив просторные краали для тучных стад и приготовив огромные бурдюки для обещанных молочных рек, стали терпеливо дожидаться свершения пророчества.
Настал рассвет напророченного дня, и с закатом солнца погибли надежды сотен тысяч человек. Эры всеобщего благоденствия не наступило.
Пятьдесят тысяч коса умерли от голода. Тысячи людей снялись с обжитых мест и в поисках работы ушли в Капскую колонию. Оставшиеся жители превратились в безземельных бедняков, а позднее стали работать за гроши на золотых и алмазных приисках у северных границ страны. Плодородные земли коса заселили европейские фермеры.
* * *
– Кто это? – спрашивает мальчик.
– Фердинандо Первый, великий герцог Тосканский, основатель Ливорно. Он родом из Флоренции, – объясняет Умберто.
– Из чего он?
– Что? Я не понимаю…
– Он из камня сделан?
– Нет, из бронзы, – говорит Умберто. – Это такой ценный металл.
– А почему эти в кандалах?
– Это африканские рабы.
– Они очень сильные.
– Конечно. Они… как это? – Умберто жестами изображает гребца на веслах.
– Они на лодке гребут?
– Да, да!
– Тогда зачем здесь их статуи?
– Ma perché son magnifici. Они прекрасны.
* * *
Беатриса отложила щетку в серебряной оправе, украшенной русалкой, и подошла к открытому окну. На подоконнике стояла ваза с сиренью.
– Не припомню, чтобы сирень так сильно пахла, – сказала Беатриса, когда мальчик появился на пороге спальни, и попросила его узнать, не выздоровел ли второй пастух.
Мальчик вышел, а Беатриса подумала: «Я его вдвое старше».
Стихотворение для Беатрисы
Мои очертания постоянно меняет туман
Измеримы только расстояния на карте
Мои звуки возникают не во мне
Я окутана изумленным безмолвием моих грудей
Я заплетаю волосы в предложения
Никогда их не распускаю
Брожу где хочу
Манжеты сковывают мне запястья
Разбей
Разбей изумленное безмолвие моих грудей.
Буры
«Наш век – огромный бурлящий котел, где смешиваются все исторические эпохи».
Октавио Пас
Буры уничтожили африканскую цивилизацию Южной Африки. Они колонизировали Южную Африку для британских завоевателей. Несмотря на помощь англичан, именно буры заложили основу отношений между колонизатором и колонизируемым, хотя сами являлись беженцами – и в географическом, и в историческом смысле. Они побеждали во имя поражения. В восемнадцатом веке буры двинулись на север, к Высокому Велду, не желая подчиняться власти голландской Ост-Индской компании в Кейптауне, что исторически привело к упадку – отказ от земледелия превратил их в пастухов-кочевников и охотников.
Массовый исход буров 1835 года, вошедший в историю под названием Великий трек, привел к образованию Наталя, Трансвааля и Оранжевой республики, но на деле являлся отказом от соблюдения принятых в девятнадцатом веке европейских норм и требований во всех сферах общественной деятельности – хозяйственной, политической, нравственной. В отличие от прочих колонизаторов буры не считали, что несут блага цивилизации в сердце «темного континента»; они сами отдалялись от «цивилизации».
Буры не отличались от местных племен методами хозяйствования, но, обладая огнестрельным оружием, лошадьми и фургонами, безнаказанно отбирали земли у банту, угоняли стада и сжигали посевы. Тем не менее, несмотря на все тактические преимущества, буры были не в состоянии ни возделывать захваченные территории, ни воспользоваться дешевым трудом покоренного населения. Они кичились своими священными правами хозяев и владык, но делать ничего не могли. Они существовали в бессильном одиночестве среди тех, кого напрасно покорили.
Тем временем европейцы порабощали и нещадно эксплуатировали целые континенты, безжалостно уничтожая коренное население (в Австралии и Северной Америке), переселяя народы (рабов из Западной Африки) или же навязывая местным жителям нравственное, религиозное и социальное мировоззрение, оправдывающее и объясняющее необходимость колонизации (католицизм в Латинской Америке, система княжеств и каст, ставшая частью имперского владычества в Индии). В Южной Африке буры не смогли обеспечить подобного «нравственного» превосходства, оправдывающего их захватническую деятельность. Завоевания не устраивали ни победителей, ни побежденных. Договариваться с покоренными племенами не имело смысла, а соглашения были невозможны, потому что завоеватели не умели использовать захваченное. Впрочем, из-за этого буры, в отличие от других колонизаторов, почти не выказывали никаких признаков двуличия, самодовольства или испорченности, однако с глубоким подозрением и страхом относились к африканцам, считая любого из них потенциальным мстителем. Коль скоро соглашения были невозможны, то оправдания приходилось искать каждому поодиночке, подкрепляя их своими ощущениями. Бурам постоянно требовалось, превозмогая страх, поддерживать в себе уверенность в праве властелина, а избавляет от страха только ненависть.
По мнению Беатрисы, политикой пристало заниматься только мужчинам (увлечение Лауры политикой Беатриса считала доказательством ее бессердечия). Беатрисе нравились персонажи легенд древней Греции, хотя история ее не интересовала. О заблуждении амакоси Беатриса не подозревала. На вечеринках в Дурбане, где постоянно обсуждали «предательские выходки» и «злодеяния» буров, ей казалось, что все присутствующие состязаются друг с другом, как певцы на концерте, придавая одним и тем же фразам индивидуальную эмоциональную окраску. В состязание превращался любой диалог. Затрагивались такие темы, как «Судьба империи», «Характерные особенности кафров», «Отличительные признаки британского солдата», «Роль миссионеров». О смысле затверженных фраз Беатриса не задумывалась, состязания нагоняли на нее тоску, поэтому она притворялась, что слушает собеседника, и отрешенно разглядывала его руки или, устремив взор в окно, представляла, чем займется через полчаса. Внимание Беатрисы ничто не обременяло, и, возможно, это и вызвало ее расстройство – смутное ощущение крена.
