12
Вена, 1938
На подъезде к контрольно-пропускному пункту «Перевал Бреннер» на границе Италии с Австрией поезд замедлил ход. Над перевалом возвышались покрытые снегом гранитные вершины Циллерталя и Штубайских Альп. Поезд в последний раз заскрипел и остановился, и Леви с внутренним трепетом увидел, как в вагон поднимаются фашистские охранники. Чем ближе он подъезжал к Вене, тем неспокойнее было у него на душе.
— Papiere![37]
Леви протянул нелюбезным молодым пограничникам свой австрийский паспорт.
— Zweck der Ihr Besuch? Цель вашего визита?
— Я возвращаюсь в Вену, — ответил Леви, стараясь говорить как можно спокойнее и чувствуя себя иностранцем в своей собственной стране.
— Beruf? Род занятий?
— Профессор Венского университета.
Один из пограничников взглянул на фотографию в паспорте Леви, внимательно сравнил ее с его лицом, затем снова взглянул на снимок и, не сказав ни слова, протянул ему паспорт обратно.
Леви с трудом подавил вздох облегчения. Роберто был прав. Итальянцы и немцы были еще недостаточно организованы. Бенито Муссолини был занят поддержкой своего соратника генерала Франко в гражданской войне в Испании, и суматошный порт Неаполя контролировался относительно плохо. А здесь, на границе, заносчивый, но неопытный молодой военный задавал только те вопросы, которые затвердил наизусть. Леви не видел, как крупный мужчина в сером макинтоше, сидевший в четвертом ряду позади него, быстро предъявил пограничникам удостоверение СС, и те сразу же двинулись дальше. Тем временем агент СС вернулся к чтению своей газеты «Коррьере делла Сера».
Выйдя из старого трамвая на остановке Франц-Иосиф-Кай возле Дунайского канала, откуда начиналась лестница, ведущая на Юденгассе, Леви надвинул свою мягкую фетровую шляпу на самые глаза. Вена была переполнена фашистами и коричневорубашечниками: они были в поездах, трамваях, автобусах, на перекрестках, в барах и кафе. Он мельком взглянул на лестницу перед собой, инстинктивно сжав спрятанную под пальто сумку, которую он купил в Неаполе. Поднявшись по ступенькам на самый верх, он отошел в тень колокольни Святого Рупрехта. В дальнем конце Юденгассе из бара выходила компания фашистских солдат, и их пьяное пение эхом разносилось по вымощенным булыжником улочкам. В его квартире горел свет. В ожидании встречи с Рамоной и детьми сердце Леви радостно стучало в груди. Нацисты ушли в сторону квартала Хофбург, и Леви тихонько подошел к задней лестнице, которая вела к черному входу в его квартиру.
— Wer ist es?[38]— отозвалась Рамона, когда Леви постучал в дверь. Голос ее звучал твердо, но Леви почувствовал в нем страх.
— Рамона, meine Liebling…[39]Я вернулся.
Рамона резко открыла дверь, но та ударилась о закрытую цепочку.
— Леви! Леви! Каким образом?.. — Рамона рванула цепочку, распахнула дверь и обвила его руками за шею. — Почему ты не предупредил, что возвращаешься домой? Я так боялась за тебя, Леви! — Рамона прильнула к груди мужа, и по щекам ее покатились слезы облегчения.
— Папа! Папа!
По коридору уже бежали Ребекка и Ариэль. Ребекка бросилась к Леви и обхватила его за шею, словно сжав в маленьких тисках. Леви поцеловал дочь и свободной рукой обнял Ариэля.
— Мы так скучали по тебе, папа! — сказала Ребекка, изо всех сил прижимаясь к отцу.
* * *
— Я не был уверен, что фашисты не прослушивают наш телефон, поэтому и не мог позвонить, — сказал Леви, после того как поцеловал детей и пожелал им спокойной ночи. Они сидели у себя на кухне. — В городе столько солдат, что я едва узнал Вену, — добавил Леви, закончив свой рассказ о бегстве из Тикаля.
— Это было ужасно, Леви. — Рамона отхлебнула свой чай. — Ребекка и Ариэль боятся выходить на улицу, да и я тоже. Мы даже в парк выйти не можем. Повсюду висят таблички «Juden Verboten»![40]Коричневорубашечники за эту неделю уже дважды побывали здесь, требуя, чтобы я закрыла свой бутик. Впрочем, покупателей у меня теперь все равно нет, — добавила она, смахнув слезу со щеки.
Леви потянулся через стол и взял Рамону за руку.
— Но у нас есть мы с тобой, Liebling, есть наши дети, и это самое главное.
— Я боюсь, Леви. А Гиммлер и этот фон Хайссен, они не будут тебя искать?
Леви проклинал себя за то, что оставил семью без защиты.
— Если бы у меня был хоть какой-то выбор, я бы никогда не уехал, — печально заметил он. — Хотя я не думаю, что фон Хайссен признается Гиммлеру, что статуэтка была у него в руках, не говоря уже о причинах, почему она исчезла. Но ты права, нам нужно уезжать, причем как можно скорее. Я связался с Зевом Жаботинским из Еврейского агентства. Они организуют пути ухода через Турцию. Если нам удастся попасть в Соединенные Штаты или Англию, Альберт Эйнштейн или Эрвин Шредингер замолвят за меня словечко в Принстоне или Оксфорде. Там я бы продолжил свои исследования культуры майя, а ты открыла бы новый бутик, — сказал он.
— А как же наша квартира? Даже если бы мы могли ее продать, сейчас нам за нее ничего не заплатят.
— У моего брата есть немецкое гражданство. Он присмотрит за ней до лучших времен.
— Но он сочувствует нацистам, Леви!
— Да, но это даже может сыграть нам на руку. По крайней мере, квартира останется в семье, пока все это не закончится.
Всхлипывания Рамоны затихли: она сумела успокоить себя собственной внутренней силой и убежденностью, которая, в свою очередь, опиралась на непоколебимую веру. Внезапно холодный ночной воздух наполнили крики и звуки бьющегося стекла. Леви встал и подошел к окну. Чуть дальше по Юденгассе пылали факелы.
— Быстро выключи свет!
Крики и грохот разбиваемых стекол становились громче. По Юденгассе двигалась группа молодых головорезов — членов австрийской гитлеровской молодежной организации — и коричневорубашечников.
— Judenfrei! Judenfrei! — Неистовые вопли эхом отражались от домов по Юденгассе. — Без евреев! Без евреев!
Точно так же, как Навуходоносор и Тит разрушили первый и второй храмы в Иерусалиме, Гитлер и Гиммлер сейчас вознамерились уничтожить евреев в Вене. В витрины всех магазинов, отмеченных нарисованной звездой Давида, летели камни.
— Возьми детей и запри их в ванной, — прошептал Леви.
В полумраке комнаты он видел, как страшно Рамоне. Леви быстро взял драгоценную статуэтку майя, которая оставалась в Вене, завернул ее в красный бархат, поднял ковер перед камином и положил ее в длинный металлический ящик, спрятанный под половицами, где уже лежала другая фигурка. Он думал о том, чтобы положить их в большой сейф у себя в кабинете, но понимал, что именно там нацисты и будут искать их в первую очередь. Удовлетворенный тем, что статуэтки находятся в относительной безопасности, насколько это было возможно в такой ситуации, Леви вложил свои записи по числам Фибоначчи и пирамидам Тикаля в книгу своего друга Эрвина Шредингера «Наука и гуманизм». Затем он сунул книгу обратно на полку и вернулся, чтобы закрыть вход в квартиру. Они с Рамоной подвинули тяжелый шифоньер и поставили его поверх большого люка, который перекрывал лестницу, ведущую в расположенный под ними бутик Рамоны.
