– Единственный вопрос, который я хочу обсудить с тобой, Натан, это вопрос о нас. Мы должны поговорить о нас.
На мгновение он взглянул на меня с прежней нежностью, и мне показалось, будто мы сдвинулись с мертвой точки, что сейчас мы поговорим. Как следует. Подробно – и честно.
– Натан, вас вызывают в зал совещаний. Срочно.
Натан неотрывно смотрел на меня.
– Можно через пять минут, Джин.
– Немедленно. Жена министра покончила с собой.
Глава 9
Дорога, которую мы знали как свои пять пальцев, далась тяжело: лента машин протянулась от Лондона до Корнуэлла, но наконец наш набитый под завязку автомобиль выехал на мыс. От самого Лонсестона Натан что-то мурлыкал себе под нос и на все мои вопросы неизменно отвечал: «Да, сэрррр». Сэму было двадцать, Поппи – восемнадцать, оба прогуляли на вечеринках до утра и вот теперь проснулись. Поппи надела очки и легонько толкнула Сэма в плечо.
– С тебя бутылка пива.
Машина везла проголодавшихся, мучимых жаждой пилигримов по неезженой дороге. И вот – наконец-то: долгожданный дом, окна сверкают на солнце. Расположенный во впадине с видом на море, служившей укрытием, коттедж находился в уединенном месте – для нашей семьи уединение было всего важнее.
С годами мы стали экспертами по освещенности и климату прибрежной территории: серые грозы, вечера, пропитанные розово-золотым солнцем, подходящие для медитаций синие ясные дни. Иногда берег окутывал туман, и пляжа не было не видно. Над горизонтом часто повисали облака: забавно, что он при этом казался ближе. Иногда я представляла, как иду по воде и забираюсь на горизонт. Если небо было голубое, мы отправлялись на рыбалку. В дождь отыскивали ресторанчик, где можно перекусить рыбой с жареной картошкой, или прогуливались по мысу в деревню и там ели десерт миссис Треско со сливками и патокой, пили травяные чаи, согревающие в плохую погоду, и пиво в местном пабе.
– Да, сэрррр. Небо синее и чудесное. – Натан остановил машину. – Я сразу пойду гулять.
Я сложила руки на коленях и ласково спросила:
– А кто будет распаковывать вещи?
Он обошел машину и открыл мою дверцу.
– К черту вещи. Пусть дети этим займутся. Ты тоже идешь гулять.
– К черту вещи. – Я вышла из машины, заваленной чемоданами, бумагами, пустыми стаканчиками из-под напитков и коробками с едой.
Сэм вздохнул:
– А что нам за это будет?
– Много чего, – ответила я. – О расценках договоримся позже.
Натан взял сумку с рыболовными снастями и схватил меня за руку. Я успела лишь достать свитер. Мы спустились вниз, к пляжу, как взволнованные дети. Мои ноги в резиновых туфлях скользили по дерну, прыгали по камням, зарывались в сухой белый песок.
Моряк Джонни отбуксировал лодку на пляж и оставил ее там, где обычно, просмолив и приготовив к отплытию. Натан отцепил твердый, сырой брезент, уложил его, бросил на дно сумку и стал заводить мотор. Я оттащила прицеп на пляж и побрела к лодке по шелковистой водной ряби.
– Поспеши, – Натан протянул руку. – Ты так целый день проваландаешься.
Гордясь приобретенной с годами сноровкой, я продела весла в уключины; они погрузились в воду, и я начала мерно, медленно грести, чувствуя напряжение мышц в спине и руках и сопротивление течения. Я принялась грести энергичнее и вскоре перестала дрожать.
Возле утеса ветер усилился, и я осторожно обогнула скопление плоских, дурно пахнущих водорослей, скрывавших камни с острыми отточенными зубцами, которые любили полакомиться лодками на завтрак.
– Хватит, – сказал Натан, и я прекратила грести.
Сразу же повисла тишина, лишь вода плескалась об обшивку лодки. Натан дернул веревку: мотор зашумел, взревел и успокоился: мы поплыли по волнам к тому месту, где в обилии водилась макрель.
Я принялась разматывать леску. Как бы осторожно ее ни сматывали в конце сезона, при хранении она всегда путалась, и мне пришлось следить, чтобы крючья не зацепились за пальцы. Натан выключил мотор и снова завел его, чтобы при необходимости быстро сорваться с места.
– Ты первая.
Я бросила леску за борт, глядя, как яркие перышки наживки разбухают при соприкосновении с водой. Солнце обжигало мои голые руки, согревая кожу, которая в городе оставалась закрытой. Я подняла голову. Натан смотрел на меня.
– В этом году мы проведем время вместе, – сказал он, – правда?
Леска в руках натянулась, вода зашлепала о лодку, солнце ударило в глаза. Меня охватил восторг. Это был восторг оттого, что я живу, что я – часть тайны существования, просто оттого, что Натан меня любит.
Примерно через час мы карабкались обратно по тропинке к пляжному коттеджу. Я несла сумку со снастями, Натан нес наш ужин – три макрели, лучший улов первого дня.
У начала тропинки стоял Сэм и изучал утес, прикрыв ладонью глаза. Заметив нас, он двинулся навстречу. Я нехотя представила, что он скажет: «Все готово, постели застелены, еда разгружена – платите».
Но когда Сэм, задыхаясь, добежал до уступа, где мы остановились, чтобы полюбоваться морем, и Натан обнял меня за плечи, сын произнес:
– Папа, звонили из Лондона. Они хотят, чтобы ты вернулся.
Почему я не настояла на своем тогда, подумалось мне, и в других случаях тоже? Почему я не могу настоять на своем сейчас?
– Извините, – сказала Джин. – Я знаю, вам с Натаном надо о многом поговорить, но я не могла не вмешаться. – У нее был расстроенный вид, и я поняла, что девушка все знает.
– Так было всегда, Джин.
– Я знаю, – печально проговорила она. Жене министра было всего тридцать семь лет. Судя по ее фотографии (в офисе был телевизор, по которому передавали непрерывный поток новостей), она была красавицей, настоящей английской красавицей – светловолосой, статной. На снимке она была в брюках и свитере с воротником поло: непритязательная униформа Хорошей Жены. У них было двое детей-подростков: младшая дочь обнаружила ее повесившейся на перилах.
Хорошие Жены совершают самоубийства, как и все остальные.
Ее лицо оставалось в рамочке в правом верхнем углу экрана, в то время как комментаторы, обсуждавшие сенсацию, сменяли один другого. Под звук их приглушенных голосов я освободила свой рабочий стол и собрала сумку, разложила стопки книг в порядке публикации и стерла из компьютера свои файлы. Потом позвонила Стивену, предупредить, что рубрика запаздывает.
– Пусть Минти разбирается. – Мэйв была в бешенстве. Разведка уже поработала, и она явилась, чтобы стать свидетелем моего карьерного краха и выведать подробности. Ее подведенные карандашиком брови сошлись на переносице.
