— Впрочем, — добавляет Джил, поднимая голову, — они двое пусть перекусят здесь, а я спущусь в столовую. Нам с тобой еще надо обсудить завтрашний заказ на вино.
Брукс поворачивается к нам с Полом:
— Пока, ребята. Извините, что так получилось с Паркером. Уж и не знаю, что на него сегодня нашло.
— Если бы только сегодня, — бормочу я.
Брукс улыбается и уходит.
— Обед принесут через пару минут, — говорит Джил. — Если что понадобится, я буду внизу. — Он смотрит на Пола: — Потом пойдем на лекцию.
После его ухода у меня уже не в первый раз появляется чувство, что мы с Полом совершаем какое-то мошенничество. Сидим в роскошном кабинете, за столом из красного дерева, в особняке девятнадцатого века и ждем, пока нам подадут обед. С тех пор как я попал в Принстон, нечто подобное происходит так часто, что, если бы за каждый обед мне приходилось платить хотя бы десять центов, я бы уже давно остался с дыркой в кармане. Клуб «Монастырский двор», членами которого являемся мы с Чарли, размещается в маленьком скромном здании, обаяние которого заключается в его уюте. Там вполне можно выпить кружечку пива или сыграть в бильярд, но на фоне масштабности и серьезности «Плюща» он выглядит просто карликом. Первостепенная забота нашего шеф-повара не качество, а количество, и в отличие от наших друзей из «Плюща» мы едим, где хотим, а не занимаем места в порядке прибытия. Половина стульев в «Монастырском дворе» пластиковые, вся наша посуда — одноразовая, и иногда, после особенно шумных вечеринок с обильным возлиянием, весь наш пятничный ленч состоит из жалких хот-догов. Мы такие же, как большинство клубов. «Плющ» всегда был и остается исключением.
— Пойдем вниз, — внезапно говорит Пол.
Еще не зная, что у него на уме, я покорно поднимаюсь. Мы проходим мимо мозаичного окна на первой площадке с южной стороны здания и, спустившись на еще один пролет, оказываемся в подвале. Пол ведет меня через холл в президентский кабинет. Вообще-то предполагается, что доступ туда должен иметь только сам президент, но некоторое время назад, когда Пол стал жаловаться, что в библиотеке невозможно сосредоточиться, Джил, рассчитывая заманить друга в клуб, пообещал дать ему отдельный ключ. Пол, поглощенный исключительно работой, не видел в «Плюще» ничего такого, что отличало бы его от других клубов, однако соблазн иметь в своем распоряжении большую и светлую комнату оказался слишком велик, тем более что попасть в нее можно было прямиком через туннель, не привлекая к себе ненужного внимания. Кое-кто выступил с протестом, обвиняя Джила в том, что он превратил в общежитие самое привилегированное помещение, но вскоре недовольные успокоились, видя, что Пол приходит и уходит незаметно, не мозоля никому глаза. Если не видишь, то ведь можно притвориться, что ничего и не знаешь.
Мы подходим к двери, Пол открывает замок своим ключом, и я останавливаюсь на пороге. Я не был здесь несколько недель и уже забыл, что в президентском кабинете, расположенном фактически в подвале клуба, температура зимой колеблется около точки замерзания. Второй сюрприз — это груды разбросанных, как будто здесь прошелся ураган, книг. Книги лежат везде, занимая каждую горизонтальную поверхность: европейская и американская классика, справочники, исторические журналы, географические карты, чертежи.
Пол закрывает дверь. Перед уютным камином стоит письменный стол. Рядом, на коврике, гора бумаги. Тем не менее Пол, похоже, доволен — все так, как он и оставил. Он проходит в глубь комнаты, поднимает с пола книжку стихов Микеланджело, бережно стирает с нее пыль и кладет на стол. Потом находит на полке коробок, чиркает спичкой и бросает ее в камин на скомканные и придавленные поленьями листы бумаги.
— Ты много сделал, — говорю я, рассматривая развернутый на столе чертеж с планом какого-то здания.
Пол хмурится:
— Ерунда. Я занимаюсь ими, когда чувствую, что ничего не получается. Таких планов у меня не меньше дюжины, но, возможно, все они неверны.
Я приглядываюсь к плану повнимательнее и вижу, что это дворец, восстановленный из руин, упомянутых в «Гипнеротомахии»: сломанные арки отреставрированы, просевший фундамент укреплен, колонны и капители чудесным образом воскресли. Под верхним листом лежат другие, каждый с чертежом отдельного здания, рожденного некогда фантазией Колонны. Пол воссоздал кусочек средневековой Италии и только что не поселил в нем себя самого. Стены кабинета тоже покрыты листами с изображениями храмов, театров и жилых домов. Линии проведены четко, пропорции соблюдены идеально, примечания сделаны аккуратным почерком. Кто-то мог бы подумать, что все это исполнено на компьютере, но нет. Пол заявляет, что не доверяет машинам, и, не имея средств для приобретения собственного компьютера, постоянно отказывается от предложений Кэрри купить ему «игрушку». Так что все чертежи сделаны от руки.
— И что это такое? — спрашиваю я.
— Здание, которое проектирует Франческо.
Меня иногда раздражает его привычка говорить об итальянце как о нашем современнике и называть его только по имени.
— Что за здание?
— Это крипта.[29]В первой части «Гипнеротомахии» говорится о том, что он проектирует крипту. Помнишь?
— Конечно, помню. Думаешь, она вот так выглядит? — спрашиваю я, указывая на чертеж.
— Не знаю. Но выясню.
— Как? — Мне вспоминаются слова Кэрри, сказанные в музее. — Так для этого тебе нужно разрешение на раскопки? Собираешься раскопать крипту?
— Может быть.
— Так ты уже узнал, для чего Колонна ее строил?
То был вопрос, на который мы не нашли ответа, работая вместе. В тексте книги несколько раз упоминалась некая загадочная крипта, строительством которой занимался итальянец, но наши с Полом предположения относительно ее предназначения сильно разнились. Ему виделся саркофаг в духе того времени, возможно, задуманный в противовес папской усыпальнице, разрабатывавшейся примерно в то же время Микеланджело. Я же, стараясь увязать крипту с текстом «Документа Белладонны», представлял ее как место последнего приюта жертв Колонны. Мне казалось, что такая теория лучше объясняет и окружающий рассказ о крипте дух секретности. В момент, когда я отошел от работы над «Гипнеротомахией», именно отсутствие точных указаний на местонахождение гробницы и ее подробного описания стало главным препятствием на пути Пола.
Стук в дверь не дает ему ответить.
— Вот вы где, — говорит Джил, входя в комнату вместе со стюардом, и останавливается, как мужчина, случайно заглянувший в женскую ванную, смущенный, но заинтригованный.
Стюард, отыскав на столе свободное место, расстилает салфетки и ставит два подноса, две тарелки из китайского фарфора с эмблемой клуба, кувшин с водой и корзинку с хлебом.
— Теплый, деревенский, — говорит он.
— С перчинками, — добавляет Джил. — Что еще?
