— Здоров ли ты, друг мой? — поинтересовался он, крепко пожимая руку хозяину дома, будто и не было между ними никакой фронды. — Вся Москва только и говорит, что о твоей помолвке. А может, враки все?
— На сей раз молва тебя не обманула. Я действительно сделал предложение Полине Львовне, и она его благосклонно приняла, — улыбнулся другу Сергей, чувствуя себя виноватым перед столь искренним проявлением дружбы.
— А ведь признай, Адонис, что я оказался прав! Как чуяло мое сердце, что эта малютка заарканит тебя. Когда же вы успели объясниться? — не удержал любопытства Борис.
— За эти дни многое произошло, не знаю, с чего и начать.
— А ты начни с главного. Что за помощь требуется? — посерьезнел Болховской.
И Сергей вкратце рассказал о раздумьинских событиях, не упомянув, впрочем, о Самарцеве. Зная взрывной и прямолинейный характер князя Бориса, он не рискнул ему открыть всей правды.
В этот момент двери снова распахнулись. Тауберг вошел первым. Был он, как всегда, подтянут и аккуратен, но хладнокровие, казалось, изменило ему, и лицо выражало крайнюю степень утомления и озабоченности.
— Вот полюбуйтесь! Еле поднял!
Да, посмотреть было на что. Таким Степана Самарцева друзья еще никогда не видели. Сюртук его выглядел изрядно помятым, галстух завязан небрежно, а глаза под набрякшими веками были красны и воспалены.
— Никита! — позвал Сергей, не без основания предполагая, что верный камердинер уже занял исходную позицию по ту сторону двери. — Немедленно приготовь лампопо! Будем Степана Яковлевича трезвить.
Самарцев устало опустился в кресло, мрачно окинул взглядом собравшихся и пробормотал:
— Покорнейше прошу извинить...
Молчание повисло в комнате, и у Сергея перехватило дух. Неужели Степка раскаивается и вот сейчас все, все расскажет, повинится перед друзьями. Но Самарцев отвел взгляд в сторону, тяжело вздохнул:
— Голова раскатывается... Простите. Но я готов помочь, чем смогу.
— Друзья мои, — начал Сергей. — Я собираюсь жениться на Полине Львовне, но есть ряд обстоятельств, осложняющих дело. Не далее как три дня назад произошли еще не менее настораживающие события...
— Я уже посвятил в них Кандида, — прервал его Тевтон.
— В таком случае у меня к вам просьба. Матушка устраивает бал — маскарад. Приглашено сотни три гостей. Угроза для жизни Полипы все еще существует, поэтому прошу вас всех помочь мне на маскараде приглядывать за ней.
— Конечно, что за разговоры! — горячо отозвался Болховской.
Тевтон лишь утвердительно качнул головой, и все разом посмотрели на Степана. Тот поднял от ковра мутный взгляд, лицо его исказила странная гримаса:
— Не беспокойся, ничего не случится... — И голова его бессильно упала на грудь.
— Никита! — прозвучали враз три голоса.
— Да иду я, иду, — дверь библиотеки открылась, и в комнату ступил Никита, держа в руках серебряный поднос с бокалом лампопо. — Пожалуйте, ваше сиятельство.
— Да не мне, ему вот. — Всеволожский кивнул на Самарцева.
Никита подошел к Степану и протянул поднос.
— Пей, — приказал Тауберг.
Степан поднял голову, посмотрел на бокал и сделал кислую мину:
— Может, водочки...
— Всенепременно, — с язвой в голосе произнес Сергей. — Пей давай.
Самарцев вздохнул, взял с подноса бокал, единым махом опрокинул в себя ядреную смесь шампанского с квасом и снова уронил голову на грудь. Несколько минут все молчали, слушая невольно глухое урчание, раздававшееся в животе Самарцева. Наконец Степан поднял на Сергея уже осмысленный взгляд.
— Оклемался малость, — скорее констатировал, чем спросил Сергей.
— Да, — тихо ответил Степан.
— Тогда пойдем дальше. Вы все трое не спускаете с Полины глаз. Быть постоянно около нее, буквально рядом. Я полагаю, что злодей, — Сергею понадобилось сделать усилие, чтобы не посмотреть в сторону Самарцева, — не оставил своих намерений... отнять у Полины жизнь.
— А как мы ее узнаем? — спросил Болховской.
— Она будет в костюме турчанки, — ответил Сергей. — А ты?
— Татарином, — весело ответил Борис. — Я ж казанец.
— Ясно. А ты? — посмотрел на Тауберга Сергей. — Небось немцем?
— Почему это? — недовольно произнес тот.
— Потому что ты — Тевтон, — хмыкнул Болховской.
— Молчал бы, инородец, — беззлобно парировал реплику друга Иван. — Ладно, я буду немецким рыцарем.
— А я — пиратом, — буркнул Степан.
— Ты в кого обрядишься? — спросил Всеволожского Болховской.
— Не решил еще, — ответил Сергей. — Ну, ты как? — обратился он к Самарцеву.
— Терпимо.
— В таком случае, господа, прошу всех остаться и отобедать у меня.
— Благодарю, но я не могу, — поднялся с кресла Самарцев. — Дела.
— Как угодно.
— Да, и у меня дела, — буркнул Тауберг.
— Понимаю, — улыбнулся ему Сергей. — Вся Москва о твоих делах судачит.
— Ну, что я могу поделать, коли все так...
— Не печалься, Тевтон, — положил ему на плечо руку Болховской. — Может, оно к лучшему. Ну, сколь тебе можно холостым мыкаться?
Тауберг убрал плечо из-под руки Пана и как-то удрученно глянул в его насмешливые глаза.
— Сам-то вот тоже не женат и, думается мне, не собираешься.
— А я еще молод, — ответил Борис.
— А я — стар?
— Ты самый старший из нас.
— Ну и что?
— А то, что тебе положено из всех нас ожениться первому. На Руси уж так исстари заведено: жениться или выходить замуж по старшинству.
— Так то у сестер или братьев, — заметил Тауберг.
— А мы что — разве не братья? — уже без всякой насмешки спросил Болховской. — А?
— Братья, — согласился Сергей.
— Ну, братья, — нехотя пробурчал Тауберг.
— А? — обернулся к Самарцеву Борис.
— Да, — тихо ответил Степан, глядя в пол. — Конечно.
23
В бальной зале Всеволожских было многолюдно. Начищенный до зеркального блеска паркет отражал очаровательных фей с крылышками, римских легионеров в доспехах, английских матросов в жестких робах и беретах с помпонами. Вот пересекая залу по диагонали, профланировал в сопровождении Офелии статный Ринальдо Ринальдини в бархатном камзоле. Поравнявшись с пленительной турчанкой в пестрых одеждах, он слегка кивнул ей и, отойдя на несколько шагов, остановился, заведя с Офелией оживленную беседу. Вокруг них оживленным разноголосьем шумела толпа наряженных гостей.
