– Прошу прощения?
– Я подумывал посвятить целую рубрику в «Соушл газет» этикету и моде. – Он покачал головой. – Какая возможность потеряна! Очень жаль.
Она нахмурилась, пытаясь обнаружить на его лице признаки неискренности, но не нашла и намека на фальшь.
– Вы это серьезно?
– Я же говорил вам, я всегда серьезно отношусь к работе.
Эмма с трудом сглотнула. И снова села.
– Как вы это себе представляете?
– На ваше усмотрение. Этикет, советы, рецепты, умные идеи. Решать вам, и только вам, поскольку вы будете целиком и полностью отвечать за содержание. Можете проводить интервью, давать советы, отвечать на вопросы читателей, делиться кулинарными рецептами. Просто поддерживайте интерес публики. Это все, о чем я прошу.
По телу Эммы пробежала волна возбуждения, дыхание перехватило.
– Я знаю, что Барринджер скрывал вашу личность, – говорил Гарри, – и хотя мне неприятно хвалить этого человека, в данном случае я должен согласиться с ним. Доверие к вам будет подорвано, узнай широкая общественность о вашей биографии. К тому же таинственность добавляет вам привлекательности.
Эмма не ответила. Интересные идеи уже роились в ее голове, и она не могла ни на чем сосредоточиться.
– Прежде чем примете решение, мисс Дав, считаю необходимым предупредить вас, что собираюсь принимать в данном проекте самое непосредственное участие – я всегда так поступаю, начиная новое дело. Поскольку я меняю стиль «Соушл газетт» на более современный и добавляю ей свежести, и поскольку я заплатил за нее Барринджеру весьма приличную сумму, в обозримом будущем я буду лично контролировать весь процесс обновления, включая и вашу рубрику. Вы будете отчитываться мне напрямую, и я сам буду редактировать ваши статьи.
С последними словами энтузиазм Эммы угас, и она пришла в себя.
– Я не стану работать.
– Почему?
– Потому что вы мне не нравитесь. – Едва договорив, Эмма прижала ладошку к губам, ужаснувшись своей бестактности. Тетя Лидия в обморок бы упала.
Однако, к ее изумлению, Марлоу расхохотался:
– Страшно подумать, как мало денег я бы заработал, если бы имел дело только с теми людьми, которым я нравлюсь, мисс Дав.
Она опустила руку.
– Простите за грубость. Я не должна была так говорить.
– Но вы ведь были честны. – Улыбка поблекла, он склонил голову набок, изучая ее. На лице появилось задумчивое выражение.
Эмма заерзала под его пронзительным взглядом. Она не знала, что сказать. Она и так уже довольно наговорила.
– Несмотря на недавние разногласия, я всегда полагал, что мы с вами неплохо уживаемся, – пробормотал он. – Я был не прав?
Она вздохнула, понимая, что непоправимый урон уже нанесен.
– Нет. Но мы уживались только потому, что я никогда не задавала вам лишних вопросов. Я была вашим секретарем, которому платят за то, чтобы он строго следовал указаниям. Мои обязанности не имели никакого отношения к моему субъективному мнению о вас или о вашем образе жизни. Высказываться в ваш адрес было непозволительно.
– Теперь у вас таких препятствий не возникает. – Он снова рассмеялся, но как-то не слишком весело. – Многие, с кем я веду дела, меня недолюбливают, но мне и в голову не приходило, что вы тоже питаете ко мне неприязнь.
Она и сама этого не знала, пока слова не полились из нее рекой.
– Это не неприязнь, скорее отсутствие точек соприкосновения, – начала она, пытаясь объяснить то, о чем сама имела весьма смутное представление.
– Никогда не отрекайтесь от честно высказанного мнения в угоду вежливости.
– Я и не отрекаюсь. Просто мы с вами очень разные люди, вы и я, и смотрим на вещи с разных позиций. Вы считаете мои сочинения глупыми и бессмысленными, но отчасти из-за того, что вы пэр. Пэры могут позволить себе быть резкими, и никто не решится перечить им. Пэры могут вносить изменения в правила, иногда даже преступать их. Люди моего уровня не смеют вести себя подобным образом. И в особенности женщины. Мой отец был очень строгим человеком. Он был сержантом в отставке, и у меня… – У Эммы сжалось горло.
– Что у вас? – поторопил он, когда она замолчала.
Очень трудно говорить о личных делах с посторонними, особенно о жизни с отцом, но она обязана объясниться с Марлоу. Так будет честнее.
Эмма заставила себя продолжить.
– У меня было, как вы бы сказали, довольно… суровое детство. Никакие шутки в доме отца не приветствовались. Поэтому вы и кажетесь мне легкомысленным, дерзким и неискренним. Все для вас игра, и мне трудно понять, когда вы серьезны, а когда дразните. По-моему, вас мало заботят другие люди, вы не покупаете подарки сами, постоянно опаздываете и так далее. И ваша жизнь, вы уж меня простите, пример распущенности… неприятие брака, связи с танцовщицами и другими женщинами, не отягощенными моралью.
Он опять рассмеялся:
– Ну, связи с женщинами, отягощенными моралью, не достигли бы желаемой цели.
Должно быть, это его очередная шутка, решила для себя Эмма.
Он перестал улыбаться и кашлянул.
– Ну да, значит, вы не одобряете мою персону. Я не только лжив и хитер, но еще и легкомысленный, дерзкий, непочтительный, непунктуальный распутник. Я ничего не забыл?
В его изложении это прозвучало более чем грубо. Эмма не стремилась оскорбить его, но, с другой стороны, она не привыкла критиковать людей.
– Вы тоже обо мне не слишком высокого мнения, – встала она на свою защиту. – Я знаю, что вы считаете меня сухарем, лишенным чувства юмора.
– Вряд ли меня можно винить за это Вы никогда не смеетесь над моими шутками.
Губы ее дрогнули в улыбке.
– Может, потому, что они не смешные?
– Да-да, хорошо. Я ведь открыт для критики, не так ли? – Она посерьезнела.
– Дело в том, что я уже не сумею вернуться к такого рода… неравным отношениям. Для нормальной работы я должна буду свободно высказывать свое мнение, а вы – уважать его. – С каждым словом Эмма все больше падала духом. – Нам придется смотреть друг на друга по-новому. Не как хозяин и его секретарь, не как лорд и дочь армейского сержанта, а как два человека, чьи мнения и идеи одинаково важны и ценны. Нам придется относиться друг к другу со взаимным уважением и учтивостью.
– Вы полагаете, это невозможно?
Эмма припомнила все то время, когда он принимал как должное ее смирение и послушание. Когда она и рта не смела раскрыть.
– Да.
Последовала долгая пауза и кивок.
– Думаю, вы правы. Я не нравлюсь вам, мне не нравится то, что вы пишете, одним словом, дело безнадежное. – Он указал на дверь: – Я провожу вас вниз.
