— Да они тут все как из одного яйца!. - сказал Олоф Керкби, обращаясь к своему брату-близнецу, после того как внимательно изучил всю группу дикарей.
Поначалу австралийцы почти не разговаривали друг с другом, потом они как-то оживились, а потом и вовсе разошлись — теперь они все говорили разом и при этом громко смеялись. Все, кроме одного, который отчего-то не принимал участия во всеобщем веселье. Мэтью решил, что аборигены наконец прониклись к ним доверием. Мистер Тисл согласился и добавил, что, наверное, это их обычная манера поведения. Первый испуг, мол, прошел, и теперь они ведут себя как всегда.
— Они смеются над нашей одеждой, — высказал свое мнение Шерард.
Джон дольше всех смотрел на смеющихся дикарей, пока у него не сложилось собственное впечатление, которым он решил поделиться, когда все уже сочли вопрос давно решенным и не очень-то прислушивались к тому, что он в конце концов изрек, с трудом сложив фразу, доставшуюся в итоге только Мэтью и Шерарду.
— Они догадались, что мы не понимаем их языка, и поэтому теперь нарочно говорят ерунду и сами над этим смеются.
— А ведь верно! — воскликнул изумленный Мэтью и повторил для других то, что сказал Джон, только быстрее.
Все стали смотреть на туземцев. Действительно! Похоже, Джон прав. Теперь все взоры были обращены к Джону.
— Джон очень умный, — сказал Шерард, прерывая общее молчание. — Я знаю его уже десять лет!
Тем временем мистер Уестолл закончил свою работу. Он запечатлел все с необыкновенной точностью — каждый холмик, каждое деревцо, и судно, стоящее на двух якорях, и выход в открытое море. Только на переднем плане невесть откуда взялось огромное старое дерево, которого здесь не было и в помине. Его ветви художественно обрамляли весь пейзаж, отбрасывая густую тень, в которой живописно расположилась привлекательного вида парочка из местных, с восхищением взирающая на чужеземный корабль.
— Девушку я потом переделаю, когда нам попадется какая-нибудь дикарка, — сказал мистер Уестолл.
Джон почувствовал, как внутри него шевельнулось сомнение, природу которого он пока еще точно не мог определить.
Вся ситуация складывалась как-то не так. Джону казалось, что он просто обязан сейчас крикнуть: «Стоп!» Вот только чему он должен воспрепятствовать, он не знал. В его товарищах что-то неуловимым образом переменилось. Что же изменило в них присутствие туземцев? Джон стал присматриваться к англичанам, так же как он прежде присматривался к аборигенам.
Братья Керкби выглядели совершенно спокойными. Они не сводили глаз с австралийцев и молчали. Другие же, наоборот, слишком близко подошли к дикарям и при этом отчаянно размахивали руками, быстро-быстро, даже слишком быстро. Может быть, они хотели таким образом умилостивить их, а может быть, просто показать, что у них есть некоторые соображения по поводу сложившейся ситуации. Как бы то ни было, в этом все равно было какое-то настырное нахальство. Они хотели озадачить, сбить с толку этих бедолаг, как обычно пытались сбить с толку Джона те, кто еще не успел с ним поближе познакомиться. Особенно неприятно было смотреть на некоторых: они стояли сгрудившись и громко смеялись над аборигенами.
— Повежливее, господа! — сказал Мэтью спокойным тоном, в котором слышалась угроза. — Попрошу без шуток, даже если они вам кажутся очень удачными, мистер Тэйлор!
И тут Джон понял, в чем дело. С их точки зрения, этим дикарям следовало бы как следует объяснить, с кем они имеют дело. Белые чувствовали себя ущемленными, им казалось, что туземцы не оказывают им достаточного почтения. Они ждали только подходящего момента, чтобы исправить это досадное недоразумение.
Когда англичане стали рассаживаться по шлюпкам, Джон был слишком занят собою, чтобы еще наблюдать за происходящем вокруг. Вот почему он удивился, услышав вдруг, как Мэтью резко сказал:
— Я ждать больше не буду, мистер Лэйси!
Оказалось, что это Денис решил покуражиться и
выпустить напоследок залп из ружья.
Джон обратил внимание на то, что Мэтью двигался гораздо спокойнее, чем обычно, как-то размереннее, чем все остальные. Среди австралийцев тоже был один такой, который вел себя похожим образом. Он спокойно сидел на одном месте, мало смеялся и за всем следил — судя по беспрестанному движению глазных яблок.
И тут раздался выстрел. Темнокожие смолкли. Никого не задело. Один из солдат случайно нажал на курок.
Но почему это произошло именно в конце, когда они отчаливали от берега, и почему ружье выстрелило именно в руках того, кто по роду своих занятий превосходно умел обращаться с оружием?
Несколько дней спустя они натолкнулись на берегу на целое племя, там были и женщины, и дети, которых, впрочем, мужчины поспешили отвести в безопасное место. Джон научился различать австралийцев, потому что он к каждому из них приглядывался отдельно. Даже доктор Браун путался, хотя он как - никак был все-таки ученым и занимался измерением отдельных частей тела дикарей. У него была тетрадь, в которую он записывал: «Кинг-Джордж-Санд и окрестности: А. Мужчины. Средние данные на основании обработки двадцати экземпляров. Рост: 5 футов 7 дюймов. Бедро: 1 фут 5 дюймов. Голень: 1 фут 4 дюйма».
— Это для чего мы записываем? Будем платья им шить? — поинтересовался Шерард.
— Нет, это этнографические сведения, — ответил ученый.
Джону было поручено записывать, как называются обмеряемые части тела на местном наречии: каат — голова, кобул — живот, маат — нога, валека — ягодицы, блеб — грудь. Это был честный обмен: гвозди и кольца за размеры, вес и слова.
Когда Мэтью узнал, как называется по-австралийски ружье, он велел бить в барабан, по зову которого на берегу сошлись и белые и местные. Всем было интересно узнать, что стряслось. Мэтью поднял высоко вверх ружье и крикнул несколько раз по-австралийски: «Огненная рука». Потом он велел положить на камень черпак и выстрелил по нему, да так метко, что черпак снесло в воду. Он снова зарядил ружье и приказал положить черпак на место. Теперь стрелять должен был Джон. До Джона не сразу дошло, что от него требуют, и причина заключалась, видимо, в том, что у него на этот счет было другое мнение: стрелять он совершенно не хотел. Впервые за долгое время он делал все еще медленнее, чем мог бы на самом деле, но толку от этого никакого не было, а открыто перечить Мэтью он никогда бы не решился.
Мэтью неспроста выбрал черпак из жести в качестве мишени — от него будет много шуму, неспроста он выбрал и Джона, самого медлительного из всего экипажа. Он хотел продемонстрировать дикарям, что и медлительный англичанин может благодаря «Огненной руке» производить скорые действия. У Джона рука была твердая, и целиться он умел. Он попал в черпак. Никто не захлопал, потому что Мэтью запретил выражать восторги. Все должно было выглядеть как совершенно обычное, пустяковое дело. Последовавшая реакция австралийцев была неожиданной. Они принялись смеяться, скорее всего от странности происходящего. Они никогда не пользовались словом «огненная рука», для обозначения ружья у них было совсем другое слово. То, что птицы и черпаки падают на землю, если в них стреляют, это они видели. Но, наверное, они еще не поняли, что то же самое может произойти и с людьми. Как бы то ни было, белые теперь полагали, что дикари признали их превосходство, и потому они снова прониклись уважением к своему капитану.
