— Который час?
— У тебя же есть часы, — вырывается у Марты. Ивона радостно смеется:
— Проиграла, проиграла!
Марте вдруг становится обидно.
— Я всегда проигрываю. Ивона грозит ей пальцем:
— Только без этого!
Затем она отодвигается, освобождая место на постели, чтобы Марта могла сесть напротив.
— Снимай обувь, залезай и не обижайся. Сегодня я командую.
Но Марта еще дуется:
— Я никогда об этом не забывала, ни на секунду.
Ивона как будто не слышит. Марта снимает стоптанные туфли, проверяет, не поехала ли петля. Не хотела бы она здесь сидеть в дырявых колготках и пить шампанское. Она и так рядом с Ивоной выглядит как бедная родственница. К счастью, все в порядке.
— А вот и шампанское. Бокалы в полумраке блестят.
— Да. Но…
— Только без «но». Сигареты.
Марта чувствует: она должна что-то сказать:
— Есть, но…
— Ну так давай. Без «но»… без-о-но, без-о-но-мучо… — напевает Ивона, а Марта садится на кровать.
Красная пачка, зажигалка. Марта бросает то и другое Ивоне. Та с удовольствием затягивается, огонек зажигалки освещает ее лицо ярче, чем свет лампы. Начинает кашлять. Марта сердится:
— Вот видишь?
Ивона нетерпеливо отмахивается, разгоняя дым.
— Мы же договаривались. Без «но», — сухо кашляя, возражает она. — Ненавижу слово «но»… Расслабься. Это самое ужасное слово во всех языках… На тебе прекрасное платье, но…
Марта смеется и заканчивает:
— …выглядишь ты в нем как корова.
— Я тебя люблю, но…
— …мы должны расстаться. Так будет лучше. Ивона глубоко затягивается, она больше не кашляет.
— Браво! У тебя красивая прическа, но…
— …тебе она не поможет.
Ивона переставляет пепельницу на кровать.
— Вот именно. Будешь жить, но…
Ивона стряхивает пепел. Ждет. Марта молчит. Ивона осторожно дотрагивается до нее:
— Почему ты молчишь? Мы так здорово веселились. — Последнее слово сопровождается новым приступом кашля.
Марта не выдерживает:
— Мне бы не хотелось, чтобы ты курила.
— Ты, праведница, сама дымила как паровоз. Почему это я не должна курить? Заработаю рак и умру? Дорогая, почему мне нельзя курить? — Ивона в ярости.
Марта тут же берет себя в руки.
— Ради Бога, кури, если хочешь.
— Лучше, уже лучше, намного лучше. — Голос Ивоны резок. — Я буду жить долго и счастливо. Для тебя бутылка всегда наполовину пуста, а для меня — наполовину полна.
— Да делай что хочешь. — Марте становится обидно. Ивона смотрит не нее, затягивается еще раз, потом резким движением гасит сигарету.
— Я противная. Смотри, гашу. Вот уже погасила. Сдаюсь. Делаю это ради тебя. Ну?
Марта чувствует, что должна дать объяснение:
— Курение, правда…
— …вредно для здоровья, министр здравоохранения… ну и хрен с…
Только не это! Марта не желает этого слышать!
— Ивона! Эти слова не для тебя!
Но Ивона довольна. Ругательства ее провоцируют.
— Не будь такой нежной, сестричка. От матерных слов еще никто не умирал. Ни от того, что их произносил, ни от того, что слушал. Я лично предпочитаю выражаться. В экстремальной ситуации мат даже может спасти жизнь.
Марта с неодобрением кривит губы:
— Ну ты как что-нибудь скажешь…
Нельзя было так говорить. С лица Ивоны исчезает улыбка.
— Я, — напоминает она Марте, — могу сегодня говорить все, что мне вздумается.
Марта снова ощущает легкое напряжение.
— Да.
Но этого недостаточно. Голос Ивоны становится более высоким, чем обычно.
— Тебя вообще не спрашивают. — Ивона смотрит на Марту, видит, как вздрагивают ее плечи, замечает ее обиду и бросает: — Ты не должна обижаться.
Марта соглашается:
— Ладно. — Но ее плечи вновь вздрагивают, и это движение явно противоречит словам.
Ивоне не хочется ссориться.
— Не обижайся. Ну, не делай такую мину, лапочка… — Ласковый тон не производит впечатления на Марту.
— Отстань.
Однако Ивона не собирается отступать. Она придвигается к Марте, приподнимает брови и с невинным видом просит:
— Лапочка, котенок, ну посмотри на меня! Ласточка моя, мой зайчонок, это я, твой воробышек, твой крысенок-писенок, ну сделай доброе лицо вежливой девочки, у воспитанных девочек всегда добрые мины, минки, минетки, нимфетки, нужно быть вежливой…
Марта не выдерживает, заливаясь тихим смехом. Лицо Ивоны тоже проясняется.
— Наконец-то. О'кей. Курим, пьем, безумствуем. Открываем. — Она протягивает Марте бутылку шампанского.
Тихо звенят хрустальные бокалы. Марта на секунду ставит свой на столик и зажигает свечу.
Пламя свечи иначе освещает комнату — мягче и приятнее. Лица женщин словно разглаживаются, округляются углы мебели, комната будто одухотворяется. Они лежат рядом, на подушке — волосы Ивоны, разметавшиеся светлыми волнами, после мелирования, и более темные волосы Марты, стянутые резинкой в немодный конский хвост. Женщины держат в руках бокалы, на столе — пустая бутылка, их ноги высоко подняты. Марта подтягивает юбку и поднимает их еще выше. Ноги Ивоны длиннее и стройнее.
— Определенно, я выигрываю! — Ивона вытягивает ступни, как танцовщица.
— Эй, ты нечестно измеряешь. — Марта не дает себя обмануть, сползает с подушки. — Вот, пожалуйста, я! Не мошенничай!
Ее бокал наклоняется, шампанское перетекает к краям хрусталя. Марта опускается все ниже, и все, что оставалось в ее бокале, выливается на грудь Ивоне. Та с криком отстраняется. Все еще вытянутые к потолку ноги Марты подрагивают.
— Господи!
— Вот видишь? Мои длиннее!
— Это нечестно! — Ивона вытирается, на платье остается мокрое пятно.
Марта берет носовой платок, промакивает декольте Ивоны и упрямо бормочет:
— Правду не скроешь.
Они снова ложатся рядом. Ивона переливает часть своего шампанского в бокал Марты.
— Я всегда за собой следила… А о стольком не позаботилась…
Марта что-то бурчит в ответ, вежливо поддакивая, наклоняет бокал, золотистая жидкость течет прямо ей в рот.
— Знаешь, когда-то я сказала во дворе, что моя младшая сестра еще писается в штанишки. Ребята смеялись… — Ивона смотрит в потолок, не замечая, что лицо Марты становится напряженным. — Не перебивай. Но потом прекратили. А она убежала домой. Перестала со мной разговаривать и выходить во двор. Сейчас я бы сказала ей, что… Дождь идет, слышишь?
