Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
– Давай вторую слева.
Из полученной суммы бригадирша выделяла «бабочке» одну треть. Иногда – меньше. Если кто-то из девчонок прогуливал, штрафовала: от десяти до ста долларов из очередного заработка. Время от времени бабочки из провинции ездили домой. Каждая получала от бригадирши инструкцию, как вербовать сверстниц: нужно рассказывать об их якобы шикарной московской жизни. За каждую новую «бабочку» вербовщица получала от ста до трёхсот долларов. Отмазывала их бригадирша и от милиции, беря на себя все переговоры. Но не всегда удавалось. Во время общегородских милицейских рейдов их, случалось, брали в момент смотрин под светом фар. Держали по несколько часов в отделении, выясняя, кто откуда. И – отпускали, потому что доказать факт систематической продажи себя почти невозможно. Привлечь же к ответственности бригадиршу стражи порядка тоже не могли – нет сейчас в Уголовном кодексе статьи за сводничество…
Когда сотрудницы инспекции по делам несовершеннолетних рассказывали мне все эти подробности, я поинтересовался, из каких семей рекрутируются жрицы любви. Обычно из неполных, ответили мне. Да ещё из тех, неблагополучных, в которых у девочек складывается комплекс неполноценности. Его-то они и пытаются изжить любым доступным им способом. В том числе и – доказательством от противного, как это случилось в доме бывшего певца.
…Константин Семёнович, удивляясь, откуда у дочери дорогие наряды, однажды зло пошутил:
– Уж не на панель ли вышла?!
С Катериной случилась истерика.
– Это ты, ты меня туда толкнул! – кричала дочь, подойдя к нему вплотную. – Как накаркал, так и случилось!
И он, ошеломлённый признанием, снова ударил её ладонью по губам:
– Не смей орать на отца!
Катерина, на минуту замолкнув, кинулась к висящему на стене зеркалу в резной раме, разглядывая распухающие губы, потом опять закричала. И, не помня себя, сорвала со стены зеркало, подняла и ударила им отца. Тот, пятясь, выбежал от неё на лестничную площадку, но она догнала – и била, и била его тем зеркалом. Прикрывая голову, он звонил и стучал во все двери, просил вызвать милицию. Соседи разняли их, но милицию вызвать не решились.
Катерину увели в ванную, накапали валерьянки.
В милицию же Константин Семёнович пришел сам.
…Когда мы там говорили с ним, он упорно повторял:
– Только колония, только жёсткая дисциплина спасет её! – Объяснял: – Я делал всё для её воспитания, но против развращающего влияния общества оказался бессилен!
Он так и не понял, что сам запрограммировал дочь на тот образ жизни, от которого предостерегал.
«АХ, ЖИЛА-БЫЛА КОЗА!..»
В тот день, возвращаясь из сельмага, услышал я то ли выстрелы, то ли взрывы. Что-то гулко лопалось в воздухе, и эхо этих звуков катилось над крышами села и соснами ближнего леса.
Спросил ехавшего на велосипеде мальчишку:
– Что это, не знаешь?
– У Иванцовых оба дома горят! Шифер на крыше трескается!..
Иванцовы жили в дальнем переулке, рядом с лесом, и, всмотревшись в ту сторону, я увидел белёсые, почти прозрачные клубы дыма, подымавшиеся вверх лёгкими толчками. Свернул, ускорив шаг. Заметил: с разных сторон по улицам и переулкам села торопятся люди – туда же.
Со многими я был знаком – не первый год приезжаю сюда летом. И, подходя к горевшему дому, знал уже мгновенно разнесённую беспроволочным деревенским «телеграфом» подробность: в доме был лишь шестилетний сын Иванцова, когда загорелось. Он, выбежав на улицу, почему-то не стал звать людей, а, устроившись на сваленных у соседних ворот брёвнах, наблюдал, как взметываются языки огня из распахнутых окон.
Соседка же заметила пожар, когда огонь перебросился с бревенчатой избы на впритык пристроенный двухэтажный дом из кирпича, выедая изнутри обшитые деревом стены, паркетный пол, недавно завезённую мебель, вгрызаясь в деревянные перекрытия и шиферную крышу. Поэтому пожарные машины после вызова приехали лишь к развязке: старая изба пылала, как хорошо разгоревшийся костёр, а новый дом стрелял в небо кусками раскалённого шифера.
Из толпы, стоявшей в переулке, я видел, как пожарные в блестящих касках и брезентовых робах не спеша – торопиться уже было некуда – сбивали тугими струями слабые языки огня с сарая, стоявшего чуть в стороне, как поливали водой заборы и крыши соседних домов, куда летели искры и куски шифера. Они локализовали пожар – это всё, что было в их силах.
Толпа оцепенела, заворожённая жутким зрелищем. Гудело пламя в кирпичном доме, как в печке с хорошей тягой. Достающая до раскалённой крыши струя из брандспойта превращалась в пар. Лопнули стёкла окон, и теперь внутри видны были сплетённые в живой, свирепый, разрастающийся ком огненные языки. А над домом стоял горячий столб воздуха, поднимающий в небо чёрные хлопья пепла. Заскулила собака, и тут все опомнились, крикнули вразнобой пожарным – те немедленно оттащили конуру и гремевшего цепью пса подальше. Кто-то, заметив младшего Иванцова, сидевшего на брёвнах у соседских ворот, стал окликать его, но он не отводил глаз от огня.
– Петру позвонили? – спрашивали в толпе.
– Вроде да, – отвечали. – Вон соседка, Дарья, вызвала его вместе с пожарными.
– Не вызвала, а просила сказать, что горит, – уточнила стоявшая здесь же Дарья, бегавшая на почту звонить. – Не было его на месте, отъехал он.
– Конечно, работа такая – третью фирму, говорят, открыл, – откликнулся голос из толпы на это уточнение. – Верка его тоже разрывается в трёх местах бухгалтером, мозги вывихнуть можно.
Вера, жена Петра, была сподвижницей во всех его начинаниях.
– Вон даже сына без присмотра оставили. Видно, он с огнём и добаловался.
Снова стали звать младшего Иванцова:
– Вова, туда искры летят. Поди к нам.
Тот наконец услышал. Спустился с бревен – в джинсовых шортах, с расцарапанными коленками, белокурый чуб коротко острижен, светло-серые глаза на бледном лице мечутся.
– Как это вышло, Вова?
Молчит.
– Ты играл со спичками?
Кивает.
– И нечаянно поджёг?
Опять молчит. И вдруг, обведя всех скачущим взглядом, объясняет:
– Нет, я нарочно… Так мне баба Маня велела…
Его бабушку Маню схоронили полгода назад, и стоящие вокруг не сразу поняли, о чем он. А Вова добавил:
– Баба Маня, когда болела, сказала: «Сделай то, что мне помешали».
И снова была минута изумлённого оцепенения. Знали в селе – затяжной конфликт в семье Иванцовых добром не кончится, но чтобы так?! Полгода внук носил в себе бабкино завещание, и вот – исполнил.
Историю этого конфликта мне рассказали, когда Пётр Иванцов отвёз пожилую мать сначала в психбольницу, где врачи диагностировали у неё лишь тяжелейшую депрессию, а затем – в дом престарелых. Мнения в селе по этому поводу разделились: одни осуждали Петра, другие, вздыхая, оправдывали. Мол, да, нехорошо, родная мать всё-таки, но старуха-то совсем тронулась – пыталась поджечь собственный дом. Те, кто осуждал, объясняли – не могла баба Маня видеть, как старший брат Пётр сестру Клавдию из родного дома гонит.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
