Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
Ну, курили, разговаривали о жизни, о судьбе и, возможно, о нравственном законе внутри человека и звездном небе над головой — поскольку образованные люди.
Закурили еще по одной, увлеченные разговором.
Тут вышел Ворошилов — то есть муж Ворошиловой.
— Курим? — спросил с весельем и иронией, потому что сам был некурящий.
— Курим! — так же весело откликнулись Климов и Ворошилова.
— Ну-ну, — сказал Ворошилов, взял Климова за шею и стал душить, и стал тянуть его за шею, чтобы сбросить с балкона.
Оторопевший Климов еле-еле вырвался из ревнивых, бешеных, но пьяных и поэтому слабых рук Ворошилова, и спросил:
— Ты чего?
— А того! — закричал Ворошилов — и ударил Климова в лицо.
Потом он ударил и жену свою, Ворошилову, и подоспевшего на выручку Ефремова, потом опять Климова, опять жену свою, Ворошилову, опять Ефремова — а сам уворачивался.
Насилу схватили его со всех сторон, успокоили, уложили спать.
Прошло время.
Климовы и Ворошиловы не виделись, не созванивались.
— Наверно, ему стыдно очень, — сказал Климов Климовой, своей жене. — Он хороший парень, только когда выпьет — ревнует к каждому столбу.
— Уж это точно, — сказала Климова, оглядев своего мужа.
— Изведется человек совестью, — сказал Климов. — Надо ему показать, что мы не обиделись, что все понимаем. Интеллигентные же люди! Давай в гости его с женой пригласим на дачу в субботу.
Жена согласилась, Климов позвонил Ворошилову и, словно ничего не бывало, пригласил Ворошилова с женой к себе на дачу, на шашлыки. Ворошилов принял приглашение.
Климов очень радовался, представляя, какой камень свалился с души Ворошилова. Лично он очень бы мучался.
И вот они на даче, развели костер, жарят шашлыки, выпивают. Ворошилов сперва был не в своей тарелке, пил мало, но — разошелся, анекдот даже смешной рассказал. О случившемся же, будто по общему разговору, молчок.
Какой хозяин своей дачей и участком не гордится? Вот Климов и повел Ворошилову показать малинник, плодоносящий с несусветным обилием.
Ворошилова стоит, хвалит.
А уж сумерки.
Тут возникает Ворошилов, ее муж, спрашивает:
— Малинку пробуем?
— Пробуем! — весело сказал Климов.
— Пробуем! — дрогнувшим голосом сказала Ворошилова, зная своего мужа.
А муж ее, Ворошилов, схватил Климова за шею и стал душить, повалил на землю, стал тыкать Климова лицом и головою в грязную мокрую грязь.
Еле-еле вырвался Климов.
Тогда Ворошилов схватил кол, которым подпиралась тяжелая ветка старой яблони, и стал с этим колом гоняться за Климовым, за женой своей, Ворошиловой, за женой Климова, Климовой, пытаясь догнать и ударить.
Но никого не догнал, не ударил, устал, упал и заснул.
Наутро Ворошиловы очень рано, Климовы спали еще, — уехали с дачи.
И опять они не виделись, не встречались.
Климов очень переживал.
— Места теперь не находит себе Ворошилов, — тужил он. — Если б раз, то, вроде, случайно. А теперь он будет думать, что мы будем думать, что он всегда такой. Боюсь, запьет с тоски или сделает что-нибудь с собой. Наверняка ему оправдаться хочется. Вот что. Через неделю у меня день рождения. Гостей побольше пригласим — и Ворошиловых, а питья чтоб не слишком много. Ну, для своих в кладовочке припрячу, конечно… Ты как?
— Хорошая мысль, — согласилась Климова, жена его.
И вот день рождения у Климова.
Ворошилов сидит, как на приеме в посольстве, ручки кистями на краешке стола, нож справа, вилочка слева, отрежет, откусит, пожует, маленький глоток сока выпьет, а спиртного — ни-ни.
Ворошилова, жена его, сперва бледная сидела, а потом успокоилась и даже улучила момент, подошла к Климову, когда он наливал из кладовочки дяде своему стакашек беленькой, и сказала:
— Спасибо, Климов. А то он сам не свой уже стал, меня мордует своим плохим настроением, совесть его грызет. Ты знаешь какой? Ты милосердный!
— Это он-то? — возник трезвый, но с белыми от ненависти глазами, Ворошилов. — Это он, гад, милосердный? Это он-то? Из-за которого я два раза чуть человека не убил, то есть его?!
— Но ты ведь не такой на самом деле! — мягко сказал Климов.
— А если такой? — взревел Ворошилов.
На этот раз он был трезв и поэтому силен, гости, все разом навалившись, едва отняли у него полузадохшегося Климова.
Прошло опять время.
— Господи! — тосковал Климов, говоря со своей женой, Климовой. — Ты представляешь, что у него в душе? Ведь у него раз от раза все больше накапливается стыд и совесть, он, наверно, ночи уже не спит и на грани умственного сумасшествия. Неужели я ему еще одного шанса не дам? Это безбожно было бы.
— Пожалуй, — согласилась Климова, жена его.
С тех пор прошло восемь лет.
Четырнадцать раз за это время Климов приглашал в гости Ворошилова или сам к нему напрашивался. И кончалось это однообразно: Ворошилов или душил Климова, или бил его по лицу кулаком, картиной в раме, настольной лампой, детским велосипедом, он пытался сбросить его с балкона, пырнуть ножом, заколоть вилкой.
Но Климов жив, хоть и с царапинами, контузиями и легкими увечьями, одно из которых стоило ему даже операции — не опасной, однако.
Он жив и верит, что настанет день, когда Ворошилов наконец после очередного гостеванья не ударит его, не будет душить или резать, а заплачет, обнимет и скажет:
— Спасибо, брат Климов! Ты спас мою душу!
Он верит в это. И я верю в это.
И вы в это верите, только не хотите верить. Дело ваше, конечно…
26 февраля 1995
Гад такой
Сергей Сергеевич Евфросиньев был бы стократ проклят, если б жил в коммунальной квартире, то есть квартире с множеством жильцов и одним на всех совмещенным санузлом: туалет и ванна.
Поясню.
Евфросиньев просыпается рано, часов в семь. И сразу идет в санузел, взяв с собой специально не прочитанную накануне газету. Там он сидит и прочитывает газету от первой до последней строки. Получается около получаса (было б еще больше, но Ефросиньев человек с высшим образованием, читает быстро).
В коммуналке ему бы уже стучали в дверь и кричали: «Сволочь! Хулиган! Гад такой! Мерзавец! Подлец!»
Потом Евфросиньев напускает ванну и одновременно бреется, чистит зубы.
В коммуналке кричали бы: «Тварь проклятый! Фашист! Спекулянт! Дерьмо! Сукин сын! Ублюдок!»
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
