— Неужели ему не холодно, Мицу? И тогда, в храме, на нем была одежда, пригодная для ранней осени, — тихо сказала жена, обратив внимание на парня, стоявшего с Такаси.
— Холодно, наверное. Дрожит он ужасно. Он ходит зимой без пальто и куртки, чтобы привлечь к себе, стоику-оригиналу, внимание приятелей. Правда, в деревне этим одним добиться уважения, пожалуй, трудно, но его внешний вид и наигранное пренебрежение к собственному виду и к окружающим весьма необычны.
— Но наивно же думать, что именно это сделало его вожаком молодежи?
— Однако в том, что оригиналы, устраивающие подобные спектакли, далеко не всегда примитивны психологически, как раз и скрыта сложность политики деревенской молодежи.
Наконец Такаси, дружески обнявшись с парнем, вернулся домой, потом крепко, это было видно даже издали, пожал ему руку и пошел его провожать. Парень все время молчал. В тот момент, когда он переступал порог, в свете, падавшем с улицы, застывшая на его широком лице мрачность была настолько отталкивающей, что я невольно содрогнулся.
— Что случилось, Така? — робко спросила жена, потрясенная не меньше меня.
По лицу Такаси, который, ничего не отвечая, подошел к очагу с полотенцем на шее, как боксер после тренировки, было видно, что его буквально раздирают противоречивые чувства: с трудом сдерживаемая насмешка и непреодолимая печаль. Смерив нас с женой оценивающим взглядом, в котором были и жестокость и решимость, он, рассмеявшись, громко сказал:
— То ли от голода, то ли от мороза все куры, а их несколько тысяч, подохли, ха-ха!
Подавленный горестной судьбой нескольких тысяч кур, я молчал, раздваиваясь между насмешкой и печалью, только что подмеченными мной в выражении лица Такаси. Когда я представил себе этого беспрерывно дрожащего оригинала, устраивающего спектакль, что мороз, мол, ему неведом, и его приятелей, застывших перед горой трупов истощенных до предела кур, эта огромная беда вызвала во мне жалость, смешанную с отвращением.
— Он просил меня посоветоваться с королем супермаркета насчет тысяч подохших кур. Я не могу бросить этих ребят на произвол судьбы. Поеду в город.
— С королем супермаркета? Сколько ни советуйся с ним, пустить дохлых кур в продажу все равно не удастся.
— Король супермаркета взял на себя половину расходов по разведению кур. Ребята мечтали о независимости, но стоило им коснуться закупки кормов или сбыта яиц, и они поняли, что без могущественного короля не обойтись. Таким образом, ущерб, понесенный молодежной группой от гибели кур, — это также и ущерб для короля, вложившего деньги в их предприятие. Вот они и надеются, что, вступив в переговоры с королем супермаркета, я несколько умерю его желание возбудить иск против молодежной группы. Есть среди молодежи и идеалисты, уверенные, что король придумает какую-то выгодную комбинацию с дохлыми курами. Скопище тупиц!
— А если местные жители съедят эти тысячи дохлых кур и отравятся, спасти их будет трудно, — уныло вздохнул я.
— Заледеневшие куры с пустыми желудками, видимо, так же безвредны, как замороженные стерилизованные овощи. В качестве вознаграждения за труды, за то, что я поеду в город, он принес несколько не очень тощих кур — пусть Дзин поест белковой пищи, как ты считаешь? — сказал Такаси, но жена ехидно возразила:
— Дзин страдает обжорством, а животный белок вреден для печени, и она, кажется, почти не ест мяса.
Во время торопливого завтрака Такаси расспрашивал Хосио, сколько времени займет дорога до города и обратно и о расстоянии между автозаправочными станциями. Все, что касалось автомобиля, Хосио знал назубок, и разговор шел очень энергично: стоило Такаси задать вопрос, как он немедленно получал короткий, точный ответ. Описывая недостатки мотора, Хосио точно предсказывал неполадки, которые неизбежно возникнут, когда машина в течение нескольких часов будет ехать по лесу, и в конце концов было решено, что Хосио поедет в город вместе с Такаси.
— Хосио специалист по ремонту автомашин, поэтому, если ты возьмешь его с собой, на любой машине сколько угодно проедешь — и все будет в порядке! Чем хуже машина, тем Хосио лучше в ней разбирается. Возьми Хосио — он тебе пригодится, — жалобным голосом, в котором звучала и зависть к товарищу, просила Момоко, пытаясь показать, что занимает объективную позицию.
— Интересно, какие фильмы показывают сейчас в цивилизованном обществе? Брижит Бардо еще жива?
— Давай возьмем с собой и Момоко. Молодых девушек обижать не следует, — сказал Такаси, и Момоко простодушно заулыбалась, всем своим видом выражая радость.
— Така, веди машину осторожно. Дорога в лесу, наверное, обледенела.
— О'кей, особенно внимательным буду на обратном пути. Я ведь привезу тебе, Нацу-тян, полдюжины виски, получше, чем то, которое удалось раздобыть здесь, в деревне. А у тебя, Мицу, будут какие-нибудь поручения?
— Нет.
— Мицу не надеется теперь ни на других, ни на себя, — подшучивал Такаси над моей неприветливостью.
Такаси, кажется, точно определил происшедшую во мне утрату чувства надежды. А может быть, симптомы, говорящие о том, что я потерял надежду, видны каждому, кто со мной общается?
— Хорошо бы еще кофе, Така.
— Я приеду, нагруженный товарами. Получу же я задаток от короля супермаркета за амбар? Мицу с женой тоже имеют право воспользоваться этими деньгами.
— Если можно, Така, мне бы еще хотелось кофеварку с ситечком и молотого кофе, — сказала жена, не скрывая, что и она сама не прочь совершить небольшую поездку в город.
Мы с женой, прервав завтрак, с трудом удерживая равновесие, стояли на покрытом ледяной коркой дворе, у обрыва, и провожали Такаси и его «гвардию», которые, наскоро позавтракав, побежали на площадь перед сельской управой, к своему «ситроену».
— Така постепенно сживается с местной молодежью. А вот ты, Мицу, хоть и приехал сюда, ничего не изменилось, ты точно остался замурованным в своей токийской квартире.
— Это потому, что Така хочет снова пустить корни, а у меня, кажется, и корней-то никаких нет, — ответил я с горечью, испытывая отвращение даже к собственному голосу.
— Хоси критически относится к стремлению Така сдружиться с местной молодежью.
— А разве он вместе с Така не помогает молодежной группе?
— Хоси всегда, всей душой вместе с Така, что бы тот ни делал. Поэтому и сейчас хоть он и недоволен, но виду не показывает. Уж не ревнует ли он его к новым приятелям?
— Все дело в том, что Хоси, еще совсем недавно живший в деревне, питает к местной молодежи и любовь, и ненависть. Он прекрасно сознает, что представляют собой крестьяне, и поэтому не может верить им с таким же прямодушием, как Така, уже почти позабывший деревенскую жизнь.
— У тебя, Мицу, такое же чувство? — спросила жена, но я не ответил.
Мы стояли у каменной ограды, и до нас долетали угрожающе громкие выхлопы «ситроена», голоса Такаси и его приятелей; наконец, оставив после себя разнесшееся по всей долине эхо, они растаяли в очерченном высоким лесом прямоугольнике неба. А после того как растаял внезапно, точно эхо, и сам «ситроен», над замерзшей в неподвижности утренней долиной взвился удивительно яркий, желтый треугольный флаг. Это был великолепный флаг, развевавшийся на флагштоке винного склада, принадлежащего семье Дзёдзо, роду такому же древнему, как и наш: во время восстания 1860 года только две усадьбы — их и наша — подверглись нападению. Теперь Дзёдзо уехали из деревни, и склад, который они продали, превращен в универмаг самообслуживания.
