— Нужна другая, — сказал Вэл. — «Миннегага».
— Не уходите пока.
Вэл вздрогнул. Тихий и нежный голос донесся откуда-то сверху, из темноты.
— Что за спешка? — продолжал этот нежный голос. — Думала, вот кто-то решил меня навестить, и вдруг такое жуткое разочарование.
Лодочник поднял весла и в недоумении уставился на Вэла. Вэл, однако, молчал, и лодочник энергично направил шлюпку к лунной дорожке.
— Стойте! — вырвалось у Вэла.
— Что ж, до свидания, — произнес тот же голос. — Загляните потом, когда сможете остаться подольше.
— Но я хочу остаться сейчас, — выдохнул Вэл.
Он отдал лодочнику нужные указания, и шлюпка, покачиваясь, снова приблизилась вплотную к нижней ступеньке лестницы, ведущей на палубу яхты. Какая-то юная особа — в смутно белеющем платье, с чудным тихим голосом — в самом деле позвала его из бархатного мрака. «А какие у нее глаза?» — пробормотал Вэл. Вопрос понравился ему своей романтичностью, и он повторил его еле слышно: «А какие у нее глаза?»
— Кто вы такой?
Девушка стояла теперь прямо над ним: она смотрела вниз, а он, взбираясь по лестнице, смотрел наверх, и, как только глаза их встретились, оба залились смехом.
Девушка была совсем юная, тоненькая — даже хрупкая, в платье, которое непритязательной белизной подчеркивало ее молодость. Два неясных пятна на щеках напоминали о румянце, который разливался там днем.
— Кто вы? — повторила девушка, отступив назад, и снова рассмеялась, когда голова Вэла поравнялась с палубой. — Я перепугана — и хочу это знать.
— Я джентльмен. — Вэл поклонился.
— Какой именно джентльмен? Джентльмены всякие бывают. По соседству с нашим столиком в Париже сидел один цветной джентльмен и… — Девушка умолкла. — Вы ведь не американец, так?
— Я русский, — представился Вэл таким тоном, как если бы объявил себя архангелом. Чуть подумав, он поспешил добавить: — Причем самый везучий. Весь сегодняшний день, всю нынешнюю весну я мечтал о том, чтобы влюбиться как раз такой ночью, и вот теперь вижу, что небо послало мне вас.
— Погодите! — выдохнула девушка. — Я поняла: вы попали сюда по ошибке. Мне все эти дела ни к чему. Боже упаси!
— Прошу прощения.
Вэл озадаченно глядел на девушку, не сознавая, что зашел слишком далеко. Потом с официальным видом выпрямился:
— Я ошибся. Если вы меня прощаете — то спокойной ночи.
Он повернулся и положил руку на поручень.
— Не уходите, — проговорила девушка, откинув со лба прядь волос (какого они цвета, разобрать было нельзя). — Если вдуматься, то можете нести любой вздор — только не уходите. Я несчастна — и не хочу оставаться в одиночестве.
Вэл заколебался: что-то в этой ситуации было такое, чего он до конца не понимал. Он принял как само собой разумеющееся, что девушка, окликнувшая незнакомца вечерней порой — пусть даже с борта яхты, — наверняка склонна к романтическому приключению. И ему ужасно не хотелось уходить. Тут он вспомнил, что искал две яхты, и эта — одна из них.
— Званый обед, по-видимому, на другой яхте, — сказал он.
— Званый обед? Ах да, обедают на «Миннегаге». Вам туда нужно?
— Да, я туда направлялся — но это было вечность тому назад.
— Как вас зовут?
Вэл уже собирался назвать себя, но что-то побудило его вместо ответа спросить:
— А вас? Почему вы не на вечеринке?
— Потому что предпочла остаться тут. Миссис Джексон сказала, что на обед придут какие-то русские — это, наверное, вы и есть. — Девушка с любопытством его оглядела. — Вы ведь очень молоды, правда?
— Я гораздо старше, чем выгляжу, — сухо заметил Вэл. — Это всем бросается в глаза. Считают, что такое бывает редко.
— А сколько вам лет?
— Двадцать один, — солгал Вэл.
Девушка засмеялась:
— Чепуха! Вам никак не больше девятнадцати.
На лице Вэла выразилось такое недовольство, что девушка поспешила его разуверить:
— Выше нос! Мне самой только семнадцать. Я пошла бы на вечеринку, если бы знала, что там будет кто-то моложе пятидесяти.
Вэл с радостью переменил тему разговора:
— И вы предпочли помечтать здесь при свете луны.
— Я размышляла об ошибках. — Они уселись рядышком на парусиновых стульях. — Ошибки… Эта тема больше всего берет за душу. Женщины очень редко задумываются об ошибках — они готовы забывать о них скорее, чем мужчины. Но уж если задумаются…
— И вы совершили какую-то ошибку?
Девушка кивнула.
— Непоправимую?
— Наверное, да. Скорее всего. Когда вы сюда явились, я до этого как раз и докапывалась.
— Быть может, я как-то сумею вам помочь, — предложил Вэл. — Быть может, ваша ошибка вовсе не такая уж непоправимая.
— Не сумеете, — вздохнула девушка. — Давайте об этом забудем. Моя ошибка очень меня утомила: будет лучше, если вы расскажете мне о том, как сегодня веселятся в Каннах.
Они всмотрелись в вереницу загадочных, манящих огоньков на берегу, в большие игрушечные муравейники со свечками внутри, которые были на самом деле просторными фешенебельными отелями, в светящиеся башенные часы в Старом городе, в смутно маячившее пятно «Café de Paris»,[2]в заостренные окна вилл на невысоких холмах на фоне темного неба.
— Чем там сейчас все заняты? — шепнула девушка. — Кажется, там происходит что-то совершенно замечательное, но что именно — не знаю.
— Сейчас там все поглощены любовью, — тихо проговорил Вэл.
— Правда? — Девушка долго не отрывала глаз от берега, со странным выражением на лице. — Тогда мне хочется домой, в Америку. Здесь с любовью перебор. Отправлюсь домой завтра же.
— Так вы боитесь влюбиться?
Девушка покачала головой:
— Не то чтобы. Просто потому… потому что для меня любви здесь нет.
— И для меня тоже, — подхватил Вэл. — Как грустно, что мы вдвоем сидим тут чудесной ночью в чудесном месте — и что же?
Он устремил на девушку пристальный взгляд, вдохновенный и возвышенно-романтический, и она слегка от него отодвинулась.
— Расскажите мне побольше о себе, — поспешно продолжила девушка. — Если вы русский, то где научились так хорошо говорить по-английски?
— Моя мать из Америки, — признался Вэл. — Дедушка тоже американец, так что выбора у нее не было.
— Так значит, вы тоже американец!
— Нет, я русский, — с достоинством возразил Вэл.
Девушка внимательно поглядела на Вэла, улыбнулась и решила не спорить.
