Белье валялось повсюду. Я нагнулся, подобрал корзину и осмотрел застрявший нож.
Сзади кашлянули. Я обернулся и увидел Птицеловку Джесс, стоявшую под сводом выхода.
– Начну с того, – заявила она, – что я не знаю, как он проник внутрь.
– Через порог, где ты стоишь, – ответил я, ставя на пол корзину. – Забавно то, что за дверью кто-то наблюдал.
Дубовая Госпожа заложила руки за спину и зыркнула из-под светлых бровей. Ее грива, такого же роскошного цвета, сейчас была собрана в пучок и спрятана под широкополой зеленой шляпой. Шляпа была велика, отчего тонкое лицо и узкие плечики казались миниатюрнее обычного. Из-под зеленого дублета выбивалось грязное кружево. Юбка была темно-коричневая, но я знал, что под ней скрывались зеленые чулки. Ей было не больше девятнадцати, и я, не будь в такой ярости, немедленно поволок бы ее наверх.
– Мы его не видели, – сказала она.
– «Мы»?
– Ладно, я. Но я обходила посты, так что не уверена. За входом наблюдал Силос. Я выясню, в чем дело.
– Дело в том, – повысил я голос, – что меня чуть не кончили в моей же прихожей! Меня спустили с лестницы, выгнали на улицу, а твои наблюдали! Не замани я Клинка в проулок, Ссадина так и ловил бы вшей, а я был бы мертв.
– Я была на подходе.
– Откуда, когда?
– Дрот, чтобы спуститься с крыши, нужно время.
– А Рома?
– А что с ней? – Птицеловка склонила голову набок и нахмурилась.
– По словам Ссадины, ей велели стоять в проулке, откуда он выскочил, но ее там не было.
Птицеловка обернулась и посмотрела в сторону проулка.
– Проверь людей, Птицеловка, – посоветовал я. – Может выясниться, что кого-то перекупили у тебя под носом.
Она резко повернула голову.
– Мои люди не продаются, – отрезала она. – Я не шакалю, и они тоже. Поэтому ты нанял меня, а я – их. Я поговорю с Ромой и выясню, что стряслось, но я ее знаю. Она бы не подвела.
– Советую не ограничиваться разговорами, – возразил я, – иначе подключатся люди, которым это не понравится.
Птицеловка уперла руки в боки:
– Послушай, Дрот, я накосячила. Ты чуть не погиб, а я отвечаю за твою жизнь, и это мой косяк. Ты вправе злиться, но злись на меня. Ссадина, Рома, Силос и остальные – моя забота. Я с ними разберусь. Не надо угрожать наездами на моих ребят – я наеду сама.
Я положил здоровую руку ей на плечо ближе к шее. Она вздрогнула, но не отпрянула.
– Слушай внимательно, – сказал я. – Если кто-то оголяет мой тыл, я сильно огорчаюсь. И воспринимаю это как личное. Поговори с Оленями, которых ты называешь Дубами, и уладь это дело. А заодно передай, что в следующий раз я разберусь с ними сам.
Птицеловка сжала зубы и выпятила нижнюю губу. Тот, кто ее не знал, мог решить, что она дуется, а вовсе не сдерживает желание меня придушить.
– Мои люди, Дрот, – повторила она, – это моя забота.
– Моя шкура важнее твоих людей, – отрезал я. – Имей это в виду.
Птицеловка стиснула зубы чуть сильнее.
– Лучше бы ты… Да, к черту! – Она зажала нос и отступила на два шага, отмахиваясь. – Я не могу с тобой спорить, от тебя жутко воняет. Клинок напал на тебя с ночным горшком?
Я подавил желание взглянуть на свою одежду.
– Это длинная история.
– Тогда расскажешь мне ее после ванны. А я пойду выясню, что случилось с моими людьми, пока не сблевала обед. Еще поорешь или можно идти?
– Не буду, – махнул я рукой. Адреналин иссяк, и я ощутил усталость. – Хотя постой.
Птицеловка остановилась за самым порогом и обернулась. Заходящая луна посеребрила волосы на холке.
– Чего тебе?
– Пошли кого-нибудь разыскать Джелема Хитрого. Сейчас он либо на Латунной улице, либо в Казарменном кордоне.
Птицеловка кивнула.
– Это займет какое-то время. – Она неопределенно помахала в сторону улицы. – Сначала здесь.
– Найдешь меня.
– Да уж наверное, – отозвалась она.
Затем пошла прочь – решительно и стиснув зубы. Я не завидовал ее людям, сейчас их поджарят на медленном огне.
Я присел на ступеньку. Меня ждал Эппирис, но на него не осталось сил. Пять минут покоя. Пять, и не больше.
Я откинулся назад и поморщился: что-то сдвинулось и впилось в поясницу. Ах да.
Я завел руку и вытащил футляр – вернее, то, что от него осталось. Крышка не пережила полета с лестницы и развалилась надвое, а изящные петли и застежка были изуродованы.
Нечистоты подсохли и кое-где отвалились. Теперь я лучше видел инкрустацию: в слоновой кости посверкивали золотые нити и даже блеснуло нечто похожее на драгоценные камни. Да, за такую штуковину можно…
– Сукин сын! – сказал я, осторожно приподнимая разбитую крышку.
Внутри изуродованного футляра на бархатной подушке, надушенной миррой, покоилась узкая стеклянная трубочка. Ее обвивала золотая филигрань; цветочный узор и затейливые символы почти скрывали стекло. Но мне не нужно было заглядывать в оконце, оставленное меж золотых узоров, ибо я и так знал, что там. Но все равно заглянул и увидел старое, поблекшее, грязноватое перо, с конца почти лысое.
Я знал его; точнее, я знал про него. Им пользовался император Теодуа при написании Второй Апологии в попытке примириться с прочими инкарнациями почти два века назад. По всем статьям он оставался самым здравомыслящим, но это не помешало ему в дальнейших воплощениях направить другим своим «я» гораздо более резкие эпистолы.
Я подавил желание трижды поклониться перу, затем еще трижды, а потом снова. Через мои руки прошло столько реликвий, что я был проклят чуть больше, чем навсегда, и не мог надеяться заслужить милость Ангелов таким благочестием.
– Сукин сын! – повторил я, разглядывая золоченую трубочку. – Зачем тебе понадобилась моя реликвия, Федим?
10
Я сидел на нижней ступеньке и пытался сообразить, что к чему. Тщетно.
Атель и Федим, Федим и Атель – была ли между ними прямая связь, или реликвия прошла через много рук, пока не очутилась у Дилера из кордона Десять Путей? И что она вообще там делала? Имперские реликвии ценились людьми богатыми и влиятельными – таких там не было, а уровень Федима был слишком низок.
Все это, похоже, было связано с книгой, которую искали Резуны и их хозяева. Они считали, что книга у Федима; она же нынче могла быть у Ларриоса, и мне вдруг тоже очень захотелось на нее взглянуть.
Я вытащил из кисета с ахрами бумажку и разгладил ее между пальцами. Там говорилось: «имперский», «реликвия» – но что еще? Если между Ателем и Федимом, реликвией и книгой существовала связь, то я влип серьезнее, чем думал, и встал на пути людей, с которыми не желал связываться даже Деган – из-за Клятвы.
