* * *
Шульце изнывал от нетерпения в маленькой комнатке позади алтаря. Вся конурка провоняла ладаном и крысиным пометом. Прошло уже полчаса с того момента, как эти негодяи схватили его. За последующее время ничего нового не произошло. Он только слышал, как они объедались жареной свининой и орали друг на друга, требуя себе куски получше. Из этого обершарфюрер сделал вывод, что остальные бойцы «Вотана», которые вместе с ним пошли в деревню на разведку, благополучно вернулись к штурмбаннфюреру фон Доденбургу и доложили ему о происшедшем. Шульце был уверен, что его старый приятель Матц, отличавшийся феноменальным нюхом, когда речь шла о вкусной жратве, просто не мог проскочить мимо церкви, внутри которой жарился на открытом огне целый поросенок, а значит, не мог не увидеть того, что в ней творилось.
«Они скоро вернутся и выручат тебя, старина, — твердил себе обершарфюрер Шульце. — Не беспокойся, "Вотан" никогда не бросает в беде своих».
В том, что остальные бойцы обязательно вернутся, чтобы выручить его, он был абсолютно уверен. Сейчас Шульце больше всего беспокоило то, что могли учинить с ним пьяные дезертиры, которыми предводительствовал этот бывший офицер со шрамами на лице. Он представлял наибольшую опасность. Надо было как-то попытаться расправиться с ним, прежде чем он успеет расправиться с самим Шульце. Но как?
Гамбуржец встал с небольшой деревянной скамейки, на которой сидел, и огляделся. В помещение снаружи проникало не так уж много света, но этого было вполне достаточно. Шульце увидел, что в комнатке, кроме скамейки, имеется еще и трехногая табуретка, которую, очевидно, использовали во время богослужений. Такой тип табуреток был ему хорошо знаком — он сталкивался с ними еще тогда, когда поступил в армию рекрутом. В центре табуретки имелась специальная прорезь, благодаря которой ее можно было поднимать и переносить одной рукой. Шульце сразу же вспомнил, как они новобранцами маршировали по плацу с такими сиденьями. Сунув руку в прорезь, он машинально приподнял табуретку — и вдруг почувствовал, как в палец ему врезалось что-то острое.
— Гвоздь! Это же чертов гвоздь! — выдохнул обершарфюрер.
Он просиял, точно ему посчастливилось обнаружить чашу Святого Грааля. И тут же принялся за работу, расшатывая деревяшки, из которых была сделана табуретка, и пытаясь извлечь оттуда гвоздь. Этот ржавый зазубренный кусок железа мог ему весьма пригодиться.
* * *
Приблизившись к старой церкви, панцергренадеры[19]под руководством фон Доденбурга окружили ее со всех сторон. В избе, стоявшей прямо напротив входа в церковь, установили пулемет. Теперь любой, кто попытался бы выбежать из церкви, был бы немедленно сражен пулеметным огнем. После этого Куно расставил несколько вооруженных гранатами ССманнов под окнами церкви. По его команде эсэсовцы должны были метнуть их в окна, поражая все живое, что находилось внутри. Остальные бойцы «Вотана» были расставлены так, чтобы полностью отрезать церковь от внешнего мира. Теперь фон Доденбург был уверен, что когда он предъявит собравшимся в церкви дезертирам ультиматум и потребует, чтобы они сдались, тем придется подчиниться ему. Или погибнуть.
Он застыл напротив храма в вихре метели, размышляя, что делать сейчас. Судя по доносившимся из церкви нестройным пьяным возгласам, дезертиры были мертвецки пьяны и едва контролировали себя. А Куно совсем не хотел, чтобы кто-то из них в таком состоянии вышиб Шульце мозги прежде, чем он успеет прийти обершарфюреру на помощь.
— Матц, — подозвал к себе невысокого роттенфюрера фон Доденбург, — ты сможешь помочь мне? Я хочу забраться наверх и заглянуть в окошко, чтобы посмотреть, что там, внутри, делается. Но мне нужно, чтобы кто-то стоял рядом и страховал меня.
— Конечно, смогу, — кивнул юркий, словно обезьяна, Матц. — Даже несмотря на свою деревянную ногу.
— Отлично, — улыбнулся фон Доденбург. — Тогда полезли!
Он кивнул двум бойцам. Те без слов поняли, что им надо делать: они соединили руки и подсадили фон Доденбурга наверх. Офицер схватился за край подоконника и подтянулся. В следующее мгновение рядом с ним оказался и Матц.
Внутри церкви можно было разглядеть огромную толпу небритых пьяных мужчин в форме солдат немецкой армии без всяких знаков различия, с содранными погонами и знаками различия. Большая часть их обжиралась зажаренным на открытом огне свиным мясом. Двое дезертиров уже жарили следующего поросенка. Матц поглядел на все это с легкой завистью и прошептал:
— А дезертиры-то питаются лучше нас…
Фон Доденбург кивнул. То, что он видел перед собой — безобразное пиршество и пьянство внутри заброшенной церкви, бывших солдат немецкой армии в форме, с которой были содраны погоны, — наглядно символизировало весь тот позор и разложение немецкой армии, которые произошли под Сталинградом. Их собственный несанкционированный отход с фронта тоже был частью этого кошмара. Лицо фон Доденбурга исказила гримаса боли, точно кто-то всадил ему нож между ребер.
И вдруг он увидел высокого офицера, лицо которого избороздили шрамы — предмет гордости любого «бурша». Он не мог не узнать это лицо, на котором резко запечатлелись сабельные удары — результат двухлетних дуэлей на саблях и шпагах в составе одного из студенческих обществ в довоенном германском университете.
— Ханно, — с безграничным удивлением выдохнул Куно фон Доденбург. — Это же Ханно фон Эйнем!
Глава четвертая
Семья фон Эйнемов была очень похожа на семью фон Доденбургов. Оба рода принадлежали к обедневшему дворянству Восточной Пруссии. Эти дворяне владели обширными земельными участками, но им всегда отчаянно не хватало денег. Они питались картофелем, который ежегодно собирали со своих полей, и жили за счет пенсий, заработанных за многолетнюю службу в армии.
Будучи мальчишками, Ханно фон Эйнем и Куно фон Доденбург ходили в одну и ту же деревенскую школу. Там учительница фройляйн Носке пыталась обучить своих учеников красивому почерку. А они страшно скучали на этих занятиях и с нетерпением ждали того момента, когда смогут побежать купаться в пруду с другими деревенскими мальчишками или удить рыбу на реке при помощи самодельных удочек.
Ханно и Куно были лучшими друзьями. От своих фамилий они произвели себе гордые прозвища — Один и Мертвая Крепость[20]. В детстве часами они играли и беседовали друг с другом. Обычно мальчишки говорили о том, кем станут, когда вырастут. «Я стану генералом, как и мой отец», — обычно заявлял Куно, на что Ханно всегда отвечал: «А я — нет, никогда. Мой отец тоже был генералом, однако военная карьера стоила ему одного глаза и одной ноги. Я лично хочу стать богатым и знаменитым — и при этом сохранить свое тело от увечий».
