Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
Наши лидеры могли свободно выбирать, что им уничтожать, а что нет. Их задача сводилась к тому, чтобы выиграть войну как можно быстрее, и они были прекрасно подготовлены для достижения именно этой цели, но их решения относительно судьбы некоторых бесценных реликвий нашего мира — в частности, города Дрездена — не всегда носили благоразумный характер. Когда в конце войны вермахт трещал по швам на всех фронтах и наши самолеты направили разрушить этот последний из важнейших городов Германии, едва ли на повестке дня стоял вопрос: «А что мы выиграем от этой трагедии и сопоставим ли этот выигрыш с долгосрочными пагубными последствиями?» Дрезден, прекрасный город, олицетворение мира искусств, символ восхитительного наследия человечества, до того антинацистский, что за все время своего правления Гитлер посетил его лишь дважды, центр столь необходимых продовольствия и медицины, был перепахан до основания, а борозды засыпали солью.
Нет сомнений: союзники сражались на стороне добра, а немцы и японцы — на стороне зла. Мотивы Второй мировой войны были почти священными. Но я продолжаю утверждать: то, как мы вершили справедливость, покрывая ковровыми бомбардировками гражданское население, есть святотатство. Мне говорят: но они начали первыми. Ну и что? Разве это позволяет нам забыть о морали? Когда конфликт в Европе подходил к концу, боевые налеты нашей авиации выглядели бессмысленными и необдуманными, я сам тому свидетель — это была война ради войны. Мягкотелые американские демократы научились бить ниже пояса — пусть эти мерзавцы помучаются.
Когда с востока пришли русские и узнали, что мы — американцы, они начали обнимать и поздравлять нас: вот, мол, как славно наши самолеты отутюжили города противника. Мы принимали их поздравления с достоинством и приличествующей ситуации скромностью, но и тогда, и сейчас я с радостью отдал бы жизнь за то, чтобы спасти Дрезден для будущих поколений. Именно так должны относиться люди к каждому городу на нашей Земле.
Неизвестный солдат
Все это, разумеется, была чушь собачья — нам сообщили, что наша малышка — первая из тех, кто родился в Нью-Йорке в третьем тысячелетии нашей эры, первого января 2000 года, ровно через десять секунд после полуночи. Однако третье тысячелетие, как уже неоднократно указано, ведет отсчет от первого января 2001 года. В планетарном отношении новому году было уже шесть часов, когда родилась наша малышка, потому что он начался именно шесть часов назад в Королевской обсерватории в английском Гринвиче, откуда и начинается исчисление времени. Да и вообще, число лет, прошедших со дня рождения Иисуса, весьма приблизительно. Точной даты нет. И кто может определенно сказать, в какой именно момент родился ребенок? Когда появилась его головка? Когда он целиком оказался отделен от матери? Когда перерезали пуповину? Поскольку первому новорожденному третьего тысячелетия полагалось много призов, равно как и его родителям и главному дежурному врачу, заранее договорились не учитывать отсечение пуповины — этот эпизод может затянуть роды и вывести их за критический предел полночи. Доктора со всего города будут во все глаза следить за стрелками часов, а их ножницы застынут в ожидании. Огромное количество свидетелей тоже будет следить и за ножницами, и за часами. Доктор-победитель получит оплаченный отпуск и проведет его на одном из нескольких островов, где турист еще чувствует себя в безопасности, скажем, на Бермудах. Там расквартирован батальон английских десантников. Понятно, что у врачей появится соблазн при возможности как-то передвинуть время рождения в свою пользу.
Независимо от критериев, определить момент рождения было гораздо проще, чем объявить о том, что оплодотворенная яйцеклетка превратилась в человеческое существо во чреве матери. Для целей конкурса моментом рождения решили считать секунду, когда на глаза или веки младенца впервые упал свет окружающего мира, когда их впервые увидели свидетели. Таким образом, младенец, как и произошло с нашим, мог еще не полностью расстаться с матерью. Разумеется, если ребенок идет попкой вперед, глаза появятся на свет почти последними. Вот вам самый абсурдный элемент конкурса, в котором мы победили: родись наша малышка попкой вперед, будь у нее синдром Дауна или расщепление позвоночника, наркотическая деформация или СПИД — приз ей наверняка не дали бы, причем все свалили бы на какую-нибудь якобы техническую погрешность, например на время рождения, но судьи нипочем не сказали бы, что дело в отклонении от так называемой нормы. Как-никак первая новорожденная должна стать символом здоровья и красоты следующего тысячелетия.
Судьи дали гарантию, что цвет кожи, вероисповедание и происхождение родителей никак не повлияют на их решение. Так и произошло: я чернокожий американец, а моя жена, хоть и числится белой, родилась на Кубе. Но у нас были и свои плюсы: я заведую кафедрой социологии в Колумбийском университете, а моя жена — физиотерапевт в нью-йоркской больнице. Уверен: наш ребенок одержал верх над несколькими другими кандидатами, включая младенца, которого нашли в мусорном баке где-то в Бруклине, потому что мы — представители среднего класса.
Нам подарили «форд»-универсал, три пожизненных пропуска в Диснейленд, домашний кинотеатр — шестифутовый экран, видеосистема и аудиоцентр для проигрывания записи на любом носителе, — оснастку для домашнего спортзала и все такое. Малышка получила облигацию государственного займа — на момент выплаты сумма должна была составить пятьдесят тысяч долларов. Ей также достались детская кроватка, прогулочная коляска, бесплатная доставка пеленок и многое другое. Но через шесть недель она умерла. Доктор, который помог ей появиться на свет, в это время отдыхал на Бермудах и о смерти девочки даже не узнал. Там, да и вообще где-либо за пределами Нью-Йорка, ее смерть не вызвала большого ажиотажа — равно как и ее рождение. И в Нью-Йорке никакого ажиотажа не было: ведь если не считать организаторов этого идиотского конкурса да бизнесменов, давших деньги на призы, шумиху вокруг ее рождения никто не воспринял всерьез. А уж как много болтали о том, сколько всего замечательного она олицетворяет: единение рас в красоте и счастье, возрождение духа, когда-то превратившего Нью-Йорк в величайший город мира в величайшей стране мира, мир во всем мире и неизвестно что еще. Мне кажется сейчас, что она была просто неизвестным солдатом в братской могиле, кусочком из плоти, костей и волос, который кому-то понадобилось вознести до небес, совершенно забыв при этом о здравом смысле. Кстати, на похороны почти никто не пришел. Телеканал, породивший идею этого конкурса, прислал какую-то мелкую сошку, даже не телеведущего и уж тем более не съемочную группу. Кому интересно смотреть на похороны следующего тысячелетия? А если телевидение отказывается на что-то смотреть, можно считать, что этого и не было. Ведь телевидение способно стереть все, даже целые континенты, такие как Африка, которая уже давно стала одной большой пустыней, где бесчисленные миллионы младенцев осваивают дороги новехонького тысячелетия, умирая при этом от голода. Нам сказали, что девочка умерла от синдрома внезапной смерти младенца. Мол, есть некий генетический дефект, который с помощью амниосинтеза пока не удается обнаружить — а может, не удастся никогда. Она была нашим первенцем. Что тут поделаешь?
От: рядового Курта Воннегута-младшего
От:
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
