Книга Адское пламя - Геннадий Прашкевич

Метеоролог – типичное дитя своего времени. На невинный вопрос о прогнозе погоды он всегда отвечает пространно и недвусмысленно: «На территории нашей страны погода всегда находится под непрерывным наблюдением. Но ведь не всюду находятся наши метеостанции или такие же станции дружественных нам стран. Некоторые наши «друзья» по ту сторону моря не прочь «подослать» нам неожиданный шторм…»

Ну, а что касается открытия, то делается оно профессором совместно с рыбаками. Поняв, что медузы улавливают неслышимый для человеческого уха инфразвук, профессор Смородинов строит замечательный прибор. И этот прибор действует.

«Ну вот, – говорит профессор удовлетворенно, – когда много людей включается в какое-нибудь дело, всегда получается результат. Может быть ошибка Черноморской станции в том и заключалась, что они мало привлекали «посторонних», пытались всего достичь своими силами». И заканчивает восхищенно: «Как это здорово, что хорошая инициатива у нас, словно снежный ком, обрастает мыслями, идеями и предложениями помощи со стороны самого широкого круга людей!»

В.И. Немцов (28.XI.88): «…С Вадимом Охотниковым я действительно был знаком. Человеком он был добрым и, как мне казалось, голова его была переполнена всяческими техническими идеями».

Вадим Охотников, «Новое зрение» (Трудрезервиздат, 1952).

Студент пятого курса Электротехнического института Миша Савин едет опять же к берегам нашего южного моря. И речь теперь идет об ультразвуке, о создании другого замечательного прибора – эхолота. Он чрезвычайно прост. «Представьте себе металлический ящик. В нем куча радиоламп, а на крышке всего один измерительный прибор, похожий на счетчик такси. Никаких измерений бумажной лентой делать не надо! Никаких вычислений делать не надо. Раз – и готово! Устройство из радиоламп все само измерит и подсчитает с изумительной точностью, и на экране сразу выскочит цифра, указывающая расстояние от поверхности воды до дна».

Но дело не в ящике.

Миша Савин встречает слепого – бывшего морского офицера Василия Ивановича.

Мечта Миши теперь – создать прибор, с помощью которого можно свободно видеть под водой (такой прибор герои повести, естественно, создают) и, конечно, вернуть зрение Василию Ивановичу.

Впрочем, здесь все оказывается просто.

Благодаря заботе Василий Иванович… прозревает сам.

То есть героям остается лишь поклясться, что в дальнейшем они будут трудиться еще самоотверженнее.

Валентин Иванов, «В карстовых пещерах» (Трудрезервиздат, 1952).

Карстовым пещерам в 50-е повезло в фантастике не меньше, чем Атлантиде и снежному человеку. И в общем, это понятно. Карст это не колхозы с их вечными проблемами, и не поля беспаспортных крестьян.

Начинается повесть Валентина Иванова с легенды, услышанной героями в Западном Предуралье – о сподвижниках Салавата Юлаева, бежавших после разгрома пугачевского восстания куда-то в пещеры. Молодые геологи Новгородцев и Карнаухов занимаются, разумеется, не сбором фольклора, но, открывая для нужд нового строительства мощную подземную реку, одновременно находят останки сподвижников Салавата Юлаева.

Апофеоз повести: «…Громко заговорил радиорупор. «Начинаем утренний концерт по заявкам пассажиров. По просьбе пассажиров вагона номер шесть исполняется песня о Сталине». – «Это я просила. Я очень люблю песни о нашем Сталине», – просто и гордо сказала девочка».

Как-то на дубултинском семинаре ленинградский писатель-фантаст Александр Иванович Шалимов, человек очень деликатный и воспитанный, рассказывал нам о Памире 30-х годов, когда там еще хозяйничали басмачи, а к пограничным заставам нередко спускались с ледников волосатые галуб-яваны (так на Памире называют снежного человека). Понятно, несчастные попадали в руки чекистов. К сожалению, ответить на резкие, в упор поставленные вопросы – кем подослан? на кого работаешь? признаешь ли диктатуру пролетариата, бандит? – галуб-яваны при всей своей внешней расположенности к новым властям, ответить не могли – не знали языков. Тогда волосатиков ставили к стенке. Александр Иванович (он в то время был геологом) и его друзья никак не успевали поспеть к месту происшествия вовремя, чтобы вырвать очередного галуб-явана из рук принципиальных чекистов. «Но однажды… – волнуясь возвысил голос Александр Иванович. – Однажды… совсем рядом от нашего лагеря… мужественные пограничники… схватили самку… самку…» Волнуясь, он никак не мог закончить начатую фразу и я уважительно подсказал с места: «…басмача!»

Странно все-таки.

Почему Александр Иванович не использовал в своих книгах такие сюжеты?

В 1958 году на Всероссийском совещании по научно-фантастической и приключенческой литературе, состоявшемся в Москве, встретились Г. Гребнев, Владимир Немцов, Георгий Тушкан, Николай Томан, Аркадий Адамов, Константин Бадигин, Лев Шейнин, Кирилл Андреев, Евгений Павлович Брандис, В. Сытин, Борис Ляпунов, Георгий Гуревич, А. Полещук, П. Аматуни, Александр Петрович Казанцев.

Шел пятьдесят восьмой год.

Все равно Вячеслав Пальман (сам отсидевший в магаданских лагерях) назвал свой доклад: «Книга должна учить бдительности».

А, впрочем, что изменилось в фантастике?

«К половине двенадцатого все было готово к встрече. В ста метрах от шара ровными рядами выстроились батальоны полка. Ближе расположился оркестр и почетный караул. В пятидесяти метрах от корабля стоял микрофон».

Так Георгий Мартынов («Каллисто») описывал встречу землян с каллистянами.

На следующей странице музыканты играли государственный гимн планеты Каллисто. «Офицеры приложили руки к козырьку фуражек».

Пятьдесят семь часов девяносто четыре минуты.

Думаю, здесь уместно будет привести отрывок из статьи братьев Стругацких, написанной как раз в конце 50-х (цитирую по рукописи, любезно предоставленной Б.Н. Стругацким): «…Ведущими научными фантастами, представляющими два главных направления в советской научной фантастике, являются, несомненно, Немцов и Ефремов. Мы склонны определить первое направление как техническое, второе – как художественное, потому что такое определение на наш взгляд достаточно точно характеризует существо дела.

Чем характерно техническое направление в советской фантастике?

Прежде всего тем, что научно-технический элемент в нем имеет значение не завязки, не фона для событий, поступков действующих лиц, их приключений и действий, но значение самодовлеющей, первенствующей основы. Более того, научное открытие, техническое усовершенствование, необычайное явление природы само по себе является здесь главным действующим лицом, и весь сюжет, все поступки участвующих в событиях лиц связаны и строятся таким образом, чтобы как можно многостороннее, как можно тщательнее и солиднее ознакомить читателя с этим открытием, усовершенствованием, явлением. Жизнь людская играет в произведениях технического направления лишь чисто вспомогательную роль, люди передвигаются, разговаривают и переживают исключительно с таким расчетом, чтобы дать автору возможность уточнить или оттенить лишнюю деталь открытия, усовершенствования, явления. Это не может не вести – и действительно ведет – к тому, что сюжет, один из наиболее значительных элементов произведения этого жанра, коверкается, разрыхляется, наполняется ненужными в художественном произведении деталями, теряет всякую привлекательность. Для спасения сюжета (автор все-таки понимает, что научно-фантастическое произведение не должно быть скучным) приходится искусственно наращивать псевдотаинственные происшествия, всевозможные странные случайности, вводить действующих лиц, не имеющих для произведения, для развития действия никакого значения. Нужно отдать авторам технического направления справедливость: они прекрасно знают, о чем пишут. В их объяснениях, чертежах и схемах читатель, особенно малоподготовленный, не усмотрит никакого изъяна. Научная и техническая сторона обычно бывают оформлены безукоризненно и тщательно. но что только не приносится в жертву этой безукоризненности и тщательности! Правдоподобие обстановки, правдоподобие поступков, правдоподобие характеров… наконец, нормальный, хороший литературный стиль. Образы действующих лиц, обреченных на монологи, изобилующие специальной терминологией, на унылые разъяснения более или менее очевидных вещей, на поступки, которых от них в нормальных обстоятельствах (вне необходимости разъяснять и доказывать преимущества новых аппаратов) никак нельзя было бы ожидать – бледны, схематичны, бескровны. Если они любят, то только молча и только товарища по работе или таинственную незнакомку, которая в конце концов, впрочем, тоже оказывается товарищем, правда, по другой работе. Если они ругаются, то только по поводу нехорошего дождя или безлунной ночи, мешающих их работе. Смеяться они не умеют – нет, а если они и смеются, то именно в тех местах, где свободно могли бы обойтись без этого. Разговаривать подобно обыкновенным людям они тоже не умеют. Они не говорят, они читают по бумажке выписки из технической энциклопедии, изредка принимаясь острить, и остроты их плоски, как земля в представлениях первобытного человека. В диалоге различить их невозможно. Приходится считать строчки: каждая четная – инженер-конструктор, каждая нечетная – таинственный незнакомец с папиросой. Если вы пытаетесь мысленно представить себе одного из таких героев, то с изумлением убеждаетесь, что это – нечто аморфное с самопишущей пластмассовой ручкой красного цвета. Иногда это «нечто» обладает, скажем, рыжими волосами и склонностью к юмору, но это помогает мало. Ходульность образов. Суконный стиль. Деревянный, изломанный сюжет».