Книга Новые записки санитара морга - Артемий Ульянов

— Уровень профессионализма санитара складывается из трех параметров — качество работы, ее скорость и отсутствие травматизма, — назидательно говорил мне Бумажкин еще в девяностых.

Трудно не согласиться. И еще труднее соответствовать этим требованиям.

Сперва, лишь только став частью похоронной команды, необходимо вдумчиво и без спешки овладевать ремеслом. После — увеличивать скорость, которая важна не менее, чем качество. И вот именно в этот момент санитар сталкивается с травматизмом. Между собой санитары называют это «укусами», отчего в стенах морга вполне можно услышать «эк меня бабулька-то цапнула». Стараясь быстрее совершать освоенные манипуляции, он кладет на алтарь редкой экстремальной работы руки, проколотые иглами и порезанные ножами, синяки и рассечения на ногах, полученные от ударов о подкаты и подъемники, болезненные занозы от гробов и впившиеся в плоть обивочные скобки от них же. Это самые распространенные «укусы», называемые на медицинском языке «микротравмами». Чем раньше новичок начинает набирать скорость, тем чаще будут эти жертвоприношения. С опытом их количество сильно упадет обратно пропорционально росту уровня профессионализма.

Но в рутинном цейтноте ритуального комбината можно получить и куда более ощутимые повреждения. Какие? Вот пример из личного опыта.

Как-то раз, находясь в зоне выдачи, я заметил распустившийся шнурок на своих рабочих кроссовках. Чтобы не упасть и избежать травматизма, присел на корточки прямо там, где стоял, и начал было завязывать шнурки. Рядом со мной стояла массивная крышка от гроба, прислоненная к стене, и почти вровень с проемом больших открытых дверей. Согласитесь, такая картинка не таит в себе явной угрозы.

Но вдруг один из агентов, говоривший с санитарами, по какой-то своей надобности решает выйти из отделения через проем той самой двери, у которой стоит крышка и завязывает шнурок санитар. И вновь — никакой опасности, все буднично и банально. Но потенциальный травматизм ситуации резко повышается, совершенно никем не замеченный. Шнурок уже завязан, агент проходит мимо крышки. Я еще не успел подняться, а проходящий крупный широкоплечий мужчина задевает край крышки плечом. Я начинаю приподниматься, а крышка бесшумно падает на меня. Я инстинктивно пытаюсь закрыться от столкновения рукой. В итоге получаю и по башке, и по руке. Удар такой сильный, что на глазах выступают слезы. Потом сквозь смех звучат участливые реплики коллег и извинения широкоплечего агента. Занятно, но виноват был только я, собственноручно поставивший крышку гроба в не самое удачное место. Кстати, с таким же успехом может упасть и сам ящик, который куда тяжелее крышки. А это уже серьезнее, посмеяться вряд ли получится.

Следующая зона угрозы — вынос тела из траурного зала в катафалк. Тот же гроб, но накрытый крышкой и с телом внутри. С телом, которое может весить тридцать килограммов, или сто тридцать, или около пары центнеров. Четыре человека поднимают скорбный груз — двое в изголовье и двое с другой стороны. Затем несут его несколько метров к дверям зала, выходят на крыльцо, спускаются с него по ступенькам и ставят ношу на роликовые направляющие автобуса, задвигая до конца. Со стороны все очень просто. Но те, кто в деле, прекрасно видят в этой процедуре целый букет потенциальных опасностей. Падение на ступеньках крыльца вместе с гробом — самый жесткий из них. Возможны и другие, весьма несимпатичные варианты.

Слава богу, со мной такого не случалось. Растяжение кистей и локтевых суставов, ущемление мышц спины — это было. Ссадины, синяки и занозы разных калибров — нев счет. Несущие их руки сразу выдают в человеке ремесленника, занятого физической работой.

Но все эти травмы локальны и эпизодичны. Главные проблемы поджидают санитара под покровом времени, на долгие годы затаившись в засаде. С течением лет Харона станут преследовать боли в спине и в суставах да легочные проблемы, вызванные вдыханием паров формалина. А если не повезет, еще и последствия гепатита, подхваченного на вскрытии. Но это все же редкость в патанатомических моргах. Вот в судебных — другое дело.

Такие травмы и хвори достаются физическим телам санитаров. Кто знает, какие шрамы оставляет машина похоронного комбината в их душах? Каким картинам из календарных будней не суждено стереться из памяти? У каждого они свои. Ими редко делятся, но они всегда с тобой. Где бы я ни был и чем бы ни занимался, где-то сверху и слева надо мною живет молодая мать, со звериным воем кидающаяся на гроб своего погибшего маленького сынишки — было это тогда, в девяностых. Сцена эта застыла во мне, словно живой каменный барельеф, каждую секунду кидая тень на мгновения текущей жизни. Она часть меня, мое достояние. И если бы ее не было у санитара Антонова, он был бы не тем, кто он есть. Почти таким же, очень похожим.

Но другим.

Возможно, так было бы лучше. Спокойнее и правильнее, особенно для моей мамы. Но я нужен себе таким. Таким я встречу новое весеннее утро, полное чужих слез, льющихся сквозь учетные человеко-часы нашей работы.