— Вы могли жить нормальной жизнью? — спросил Лукас с любопытством.
— Я не работаю, если тебя интересует именно это. Мне дали пожизненную инвалидность. Ведь я уже не в твоем возрасте. Но качество жизни стало намного лучше, чем раньше. Теперь я хожу и не чувствую усталости. Занимаюсь зарядкой. Много путешествую с женой. Пытаюсь жить… потому что раньше у меня не было хорошей жизни. Парень, ты еще здорово повоюешь! Вот увидишь.
— Но вы замечали что-то странное? Что-то, несвойственное вам раньше? Вы чувствуете и думаете так же, как и раньше?
— Я не знаю, что ты имеешь в виду. Я остался тем же самым. Мне всегда нравились хорошенькие женщины, а твоя мать очень привлекательна, парень.
Пилар покраснела. Похоже, что вдобавок к заточению и операции сына она получила еще и неприятного соседа по комнате. Положение оказывалось более трудным, чем ей это представлялось.
Их разговор прервала Ориана, которая вошла с подносом в руках. Она несла очищенное яблоко, апельсиновый сок, стакан молока и печенье.
— Вот твой завтрак. Мне придется тебе помочь.
— Так-так! — сказал Марио, подмигивая Лукасу.
Ориана начала поднимать кровать юноши, чтобы он смог почти сидеть. По мере того как она его поднимала, молодой человек чувствовал усиливающуюся боль в груди. Медсестра остановила подъем кровати.
— Попытайся поесть в этом положении. Это немного неудобно, но другим это удавалось.
— Возьми, к примеру, меня! Вот он, я, да еще с Эспиной. Помни об этом, парень! Я с Эспиной…
С помощью Орианы Лукас закончил завтракать в считаные секунды. Ему показалось, что еды было очень мало. Юноша предпочел бы съесть бутерброд. Он ел с такой жадностью, что заглатывал пищу. Что-то попало в дыхательное горло, и Лукас начал кашлять. Это вызывало боль в груди, которая становилась сильнее с каждым новым приступом кашля. Ориана дала ему воды и сказала:
— Лукас, ты должен научиться дышать. Тебе следует делать это постепенно. Сдерживай желудок. Важно, чтобы ты не кашлял, иначе могут разойтись все внутренние швы.
— Что-то здесь, внутри, мне мешает… — Лукас коснулся груди.
— У тебя шов, два металлических зажима внутри, стежки… Это естественно, что ты чувствуешь боль.
— Через несколько дней это пройдет, парень, не думай о том, что не заслуживает внимания… — посоветовал сосед и подмигнул ему, указывая глазами на Ориану.
Лукас засомневался: послать его куда подальше сейчас или же немного подождать. Ему хватало перенесенной операции и ни к чему было терпеть рядом еще и присутствие человека, комментарии которого так раздражали. Но Пилар опередила сына.
— Конечно, дон Марио, вам лучше, чем кому-либо другому, известно то, что происходит сейчас с Лукасом, — сказала женщина. — Однако мне кажется, что наше молчание будет для него полезнее наших комментариев.
Марио Герадо удивили слова Пилар. Тем временем Ориана, не придавая значения напряженности, которая чувствовалась в палате, продолжала разговаривать с Лукасом.
— Поначалу тебе не понравится предлагаемая пища. Тебе придется есть без соли и каких-либо жиров. Немножко свинины, немножко фруктов без кожуры, хорошо вымытые овощи. Мало салата из-за пестицидов и насекомых. Ты должен научиться беречь себя и есть простую, природную пищу. У твоего организма будет мало защитных сил. Иммунитет ослаблен. Ты должен делать то, о чем я тебе говорю, потому что не можешь заболеть.
— Но почему без соли? Это же так невкусно!
— Все зависит от привычки. Тебе нужно привыкнуть к такой еде, потому что после операции по пересадке у тебя на семнадцать пунктов поднялось давление. Но мы знали, что так будет. Это нормальное явление. Не правда ли, дон Марио?
В ответ тот лишь кивнул. Он ничего не сказал. Дон Марио решил молчать. Он и так болтал без остановки все утро.
Ориана провела всю свою рабочую смену, входя и выходя из палаты. Она измеряла пациентам температуру, давление… В какой-то момент она шепнула Лукасу, что ей удалось узнать кое-что о доноре.
— Расскажи мне, пожалуйста!
— Я знаю, что он из Монтаны. Это в Соединенных Штатах Америки. Он был на три года старше, чем ты: двадцать лет.
— Почти ровесник… Ты знаешь что-нибудь еще?
— Да, его имя. Но лучше, чтобы ты этого не знал. Сомневаюсь, что…
— Это всего лишь любопытство!
— Хорошо. Кендаль. Таким было его имя. Кендаль Мун.
Марио Герадо, наблюдавший за ними, заметил, как медсестра шептала что-то парню на ухо. Если бы не обида, он непременно отпустил бы пару-тройку шуточек. Однако ему пришлось ограничиться тем, чтобы только смотреть на них со стороны. Пилар, которая в это время раскладывала свои вещи в шкафу, пропустила это перешептывание, которое так завладело вниманием соседа по палате.
Хавьер проводил свою жену в больницу. Он не увидит ее восемь дней. Ему и Луису придется научиться жить одним. Когда они вышли из Сан-Бенито, было еще очень рано, но Брэд, американский журналист, был уже возле больницы. Брэда сопровождал сеньор с длинными седыми волосами, собранными в хвост. Он был одет в джинсы и ковбойку в синюю клетку. Сеньор производил впечатление серьезного человека. Его руки были сложены на груди, и он стоял почти без движения. Глаза незнакомца излучали мудрость и покой старости. Его обожженное солнцем лицо было покрыто морщинами.
Хавьер и Луис столкнулись с этими людьми. Лицо Брэда стало уже почти родным.
— Good morning! Как дела? — поспешил поздороваться и задать вопрос журналист.
— Кажется, мой сын провел эту ночь хорошо, — сказал Хавьер, остановившись для того, чтобы поговорить с ним. — Его перевели в палату для восстановления. Впереди у нас восемь дней.
Луис с любопытством разглядывал пожилого человека. Тот внушал уважение. Мальчик и седовласый мужчина смотрели друг другу в глаза, не говоря ни слова. В это время Хавьер и Брэд продолжали разговор.
— Вы знаете, когда он выйдет отсюда?
— Сначала должны пройти эти дни, а там — посмотрим. Сейчас многое зависит от самого Лукаса. Я вижу, что ты пришел не один. — Хавьер с интересом посмотрел на спутника Брэда. Это был человек высокого роста, худощавый, отличавшийся своим внешним видом от всех остальных.
— Oh! Yes… это мой… мой… дедушка. Он приехал посмотреть Город Солнца. И не хочет оставаться в одиночестве. This is Lucas’ father, you know, — объяснил он своему спутнику.
Отец Лукаса протянул руку для знакомства. Человек с серьезным лицом крепко ее пожал.
— Haw! — сказал он глубоким, чуть надтреснутым голосом.
— Привет! Вы не говорите на нашем языке? — спросил Хавьер.
— Я понимат мало, — ответил его собеседник, сопроводив свои слова улыбкой. Тем не менее он отнюдь не вызывал антипатии. Напротив, столь благородное обращение возбудило любопытство Хавьера и Луиса.
