– …на Красной Лошади он его настиг…
Жаркое пламя трех костров жадно пожирало смолистые поленья, корежа и раскалывая их. Лошади, привязанные возле хлева, шумно отфыркивались, косились на плавающие в воздухе стайки алых светляков и трясли головами. А на стволе липы, прибитое ржавыми костылями, висело тело Лох Белаха. Вниз головой. Длинные пепельные локоны и усы смерзлись кровавыми сосульками. Открытые глаза невидяще уставились в толпу.
– …капитан Эван призвал живущих на прииске к борьбе с остроухими. А для помощи победоносной армии Ард’э’Клуэна предложил скинуться добытыми каменьями, пожертвовать на угодное богам дело. Не всем его предложение пришлось по вкусу. Но попытку сопротивления быстро задавили. Потом начался обычный грабеж с разбоем, ты уж прости меня, госпожа Бейона…
Из черноты провала между хлевом и углом «Развеселого рудокопа» вывалилась широкоплечая фигура в кольчуге и круглом шлеме. Левой рукой вояка сжимал пузатую бутылку, на ходу прикладывая горлышко к заячьей губе, а правой волочил за косу младшую дочку Харда – четырнадцатилетнюю Гелку.
– В сене зарылась, изменничье семя! Думала – не найдем!
За ним, путаясь в изодранной юбке, ползла по снегу Хардова хозяйка. Она выла на одной ноте, утробно и страшно. Совершенно безумные глаза белели на покрытом кровоподтеками лице.
– …но в толпе нашелся один человек… Всего один, хотя в душе возмущались многие. Он сумел остановить Эвана и его отряд…
– Ты хочешь сказать, Молчун, – Бейона приподняла бровь. – Ты хочешь сказать, что какой-то старатель остановил два десятка конных егерей и Эвана? Пригорянина?
Я развел руками:
– Так вышло, что этот старатель тоже оказался родом из Пригорья…
Легонько отпихнув меня в сторону плечом, упругими шагами он направился к бочке. Зычноголосый капитан заметил его приближение и присел вначале на корточки, не покидая своего пьедестала, а потом умостился, скрестив ноги.
– Ты? – полувопросительно обратился он к Сотнику, склоняя голову к плечу.
– Я, – отозвался тот, останавливаясь в паре шагов.
– Не ожидал.
– Я тоже.
– Ты со мной?
– Не думаю, – Сотник обвел взглядом бурлящую площадь.
– Жаль… Что скажешь?
– Останови их.
– С чего бы это?
– Я прошу тебя.
– И что с того?
– Я прошу тебя, – с нажимом повторил мой сосед.
– Нет.
– Тогда я остановлю их.
– Что ж. Попробуй, – Эван демонстративно сложил руки на груди.
Сотник не шагнул, а перетек в сторону, как капелька жидкого серебра, не затратив ни единого движения на пролетевшего у него за спиной и ухнувшего в сугроб Воробья.
– Погоди, Молчун. Кисель донес мне, что ты путешествуешь в компании девочки-арданки – вот она, больной остроухой и пригорянина. Это так?
– Да, госпожа.
– Он весьма сетовал, что не отправился лично добыть голову пригорянина и сиды. Посланные им воины не вернулись… Значит, этот пригорянин…
– Да, госпожа. Я – мирный человек. Я не видел сражений и не знал настоящих бойцов. Но вряд ли найдется человек, способный противостоять мастерству Сотника.
– Кого?
– Сотника. Это кличка. Так на прииске мы называли того самого пригорянина. Признаюсь честно, Эван поступил не совсем достойно, пытался ударить в спину…
Я увидел, как Эван мчится звериным, стелющимся над землей шагом, занося в последнем, совершенно невообразимом прыжке сжатый двумя руками меч.
– Сзади!!! – не узнавая свой охрипший, срывающийся на фальцет голос, заорал я.
Услышав мой голос, Сотник вывернулся, как камышовый кот, пронзенный стрелой, и ударил наискось сверху вниз. Клинок раскроил капитана от плеча до грудины и застрял в кости…
Волна человеческих тел прокатилась по утоптанному снегу площади и схлынула, оставляя изломанные неподвижные тела.
Я бегом бросился к Сотнику, упавшему вслед за последним ударом на колени и продолжающему стоять над телом поверженного врага. Еще на бегу я разглядел потемневший рассеченный рукав сермяги и растекающееся черное пятно у левого колена.
Приблизившись, я тронул его за плечо:
– Позволь помочь тебе, когда-то меня учили врачевать раны…
Сотник долго молчал. Трещали прогоревшие поленья в остатках костров. В воздухе стоял острый запах гари и свежепролитой крови. А потом он, не отводя взора от мертвого тела, произнес самую длинную фразу за время нашего знакомства. И его пропитанный горечью хриплый голос стоит у меня в ушах и сейчас:
– Врачуешь ли ты раны души, Молчун? Сегодня я убил родного брата.
– …кто же знал, что Эван и Глан – родные братья?
– Что ты сказал?! – Вот тут спокойствие ей изменило. Бейона всем телом подалась вперед, глаза – не меньше серебряных империалов, голос задрожал и сбился на последнем слоге почти что на писк комариный. – Повтори!
– Настоящее имя Сотника – Глан. Они с Эваном были братьями. Не знала ли ты его?
Она молчала, опустив голову. Пальцы с ровными, ухоженными ногтями изо всех сил вцепились в подол дорогого платья. Потом шепнула едва слышно:
– Круг замкнулся. Пророчество исполнилось. От судьбы не убежишь…
– Он-то помнит тебя, госпожа. Сказал – почти сестра.
Быстро, очень быстро эта женщина справляется с мимолетно выглянувшими на поверхность души чувствами. Вот и сейчас глянула твердо. Губы сжаты. Словно кружку ледяной воды в лицо плеснула.
– Еще бы не знала… Где он?
– Откуда ж мне знать? – еще немного, и мои плечи болеть начнут, как после работы в забое. Еще бы, столько раз пожимать ими за вечер. – Кисель разве ничего тебе не говорил?
– Что он должен был мне сказать?
Тут я обратил внимание, что наша беседа перестала напоминать допрос. Просто разговаривают двое людей. Вспоминают общих знакомых.
– В его ватаге было на семь человек больше. Их он послал взять Сотника, то есть Глана, и перворожденную после того, как нас схватили.
– Глана? Всемером? – Она едва не рассмеялась. – А что за остроухая с вами была?..
Не успел я открыть рот, чтобы ответить, как дверь распахнулась. Без стука, без предупреждения.
– Это еще что? Кто позволил? – Бейона вскочила, уперев руки в бока.
Ворвались два гвардейца. Не те, что сопровождали ее. Другие. Лица суровые и решительные. На поясах не дубинки, а мечи.
Гелка взвизгнула и забралась на топчан с ногами, вжимаясь в угол. Я скрипнул зубами. Еще десять дней назад она кинулась бы ко мне в поисках защиты.
