Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 28
– Вот взял бы и подумал, – вставилась Милка, – А почему это ты из Города уехать не можешь?
– А почему? – тупо спросил Васильев.
– А потому. – доходчиво объяснила Милка.
И Константин продолжил:
– Это, типа, от себя не уйдёшь.
Васильев покурил, аккуратно затоптал окурок в пепельнице и осторожненько спросил:
– Вы что это? Вы намекаете, что Город и я – это одно и тоже?
– Догадливый какой! – восхитилась Милка и от восторга замурлыкала.
– Это значит… – продолжал Васильев гнуть свою линию, – Это значит, что, если Город сошёл с ума, то и я не вполне… – и Васильев замысловато покрутил пальцами возле правого виска.
– А как же! – обрадовался Константин. – А как же! Сам подумай – может ли нормальный человек с домовым разговаривать? Нормальный человек в таком случае пугаться должен и вызывать «скорую помощь» с милицией.
– Правильно. – согласился Васильев и тут же спохватился:
– А что же делать? Должен же быть какой – нибудь выход?
– Ты, Петрович, короче, вот… – разъяснил Константин. – Ты это… зачем в Город приехал? На могилки сходить? Так сходи. А то всё пьянку пьянствуешь.
– И то верно. Согласился Васильев и двинул в ванную.
И уже через полчаса чисто выбритый и в новом галстуке сидел Васильев в трамвае и трясся в сторону Городского коммунального кладбища.
Вагон был пуст, уютно поскрипывал на ходу и можно было сколько угодно любоваться, проплывающим в окне, урбанистическим пейзажем. Вот уже остался позади корпус института, выкрашенный в непонятный цвет, вот густая тень вековых тополей сменилась ярым солнцем эстакады, вот замелькали частные домишки предместья…
Васильев вышел на пустующей остановке и побрёл по улочке под названием «Тихая». На ступеньках похоронного бюро, что располагалось у самых кладбищенских ворот, сидел старинный друг Васильева, гравёр мастерской по производству памятников, Лев Андреевич Борщёв. Он покуривал и неспеша тянул пивко.
– Вот скажи ты мне, Петрович, – обратился Лев Андреевич к Васильеву. – Ты когда свою бабу трахаешь? По – утру или на ночь?
– А разница есть? – улыбнулся Васильев.
– Разница огромная! – серьёзно ответил Борщёв, окупорил о деревянную ступеньку пивную бутылку и протянул эту бутылку Васильеву.
Васильев сделал пару глотков и поставил бутылку рядом с Львом Андреевичем:
– Ты подожди, Андреич! Посиди немножко, а я сейчас приду. Хочу к своим на могилку забежать.
– Это дело. Это правильно. – одобрил Борщёв и закурил.
Васильев скрипнул кованой калиткой и очутился в тени и комарах. Почему на старых кладбищах столько комаров – это, несомненно, загадка природы, но это так, и мало кто с этим будет спорить.
Васильев начал протискиваться по узкой тропинке между могильных оградок и успел несколько раз больно обжечься крапивой пока добрался до своей оградки. Там за немудрёным сооружением, сваренным из металлических труб, стоял бетонный памятник на двоих и, как положено, столик и две скамеечки. На одной из этих скамеечек сидела мама Васильева в траурном чёрном платке.
– Спасибо, Олежка, что пришёл. – сказала она не оборачиваясь. – Сейчас посидим немного и поедем домой. Сегодня же сороковины. Надо помянуть по – человечески. Шура там уже накрыла всё, наверное.
– Боже мой! – ужаснулся Васильев, – Неужели она не видит своей фотографии на памятнике?
Васильев достал из кустиков, посаженных по периметру, ведёрко, принёс воды, полил цветы в нагробниках и только потом сказал:
– Конечно, мама, я приду. Я обязательно приду.
– Вот и хорошо. – улыбнулась мама. – Я поеду домой, а то уже соседи, наверное, собрались.
Она поднялась со скамеечки, одёрнула платье и поплыла, пронизав насквозь массивный памятник чёрного гранита с надписью: «Ивану Филипповичу Странного, корнету 114 гвардейского полка. Спи спокойно, наш дорогой».
Васильев посидел немного, покурил и, поймав себя на мысли, что скорби он не испытывает, пошёл к выходу. В этот раз он пошёл другой дорогой и остался доволен, потому что здесь не было крапивы.
Лев Андреевич сидел всё там же, наслаждаясь тёплым бутылочным пивом. Васильев только присел рядом, как Борщёв продолжил начатую тему:
– И все – таки, Олег, когда ты жену трахаешь? Утром или вечером?
Васильев замялся:
– На ночь, как и все люди. Да это не так уж и важно…
– Ой, как важно, Олежек. Ой, как важно. – не согласился Лев Андреевич. – От этого твоя нервная система страдает. Ты её на ночь трахнул – заспит, зассыт, утром встанет, как тигра ходячая. А если ты её с утра приласкал – весь день будет радостная бегать.
Лев Андреевич собрался было развить эту тему, да из дверей похоронки выбежали две девицы в трауре.
– Наташка! – завизжала одна из них. – Какая же ты счастливая! Квартира, машина, дача – всё твоё! И, вдобавок, профсоюз похороны оплатил!
– Да уж! – гордо подтвердила вторая, и они, скорбя и поддерживая друг – друга, пошли к остановке трамвая.
– Видишь, Олежка. У каждого своё счастье. – начал рассуждать Борщёв. – Кому война, а кому и мать родна.
Но Васильев перебил:
– Андреич! Скажи хоть ты мне – из Города можно уехать или это… А то творится хрень какая – то. Не пойму – то ли я с ума сошёл, то ли все остальные.
Борщёв даже крякнул от удовольствия – так он любил давать советы:
– Конечно, можно. А как же! Ты, Олег, к цыганам сходи. Они к месту не привязаны. Народ свободный. Они знать должны. А все эти заморочки в голову не бери. Ты сколько в Городе не был? Двадцать лет. Конечно, напридумывал себе там, в своей Америке. Что ж ты хочешь?
И снова Васильев трясся в трамвайном вагончике. И снова тупо рассматривал Городские прелести. Хотелось поговорить, а поговорить было не с кем. Только в торце вагона двое подвыпивших мужиков выясняли кто сколько дал на выпивку, и кто при этом выпил на халяву. И так они это вкусно обсуждали, что Васильев, как только вышел из трамвая, забежал в магазинчик на углу и взял бутылку Агдама.
Вооружённый этой бутылкой, которую в народе называли «фауст патрон», он прошёл к реке и устроился в кустиках лозняка на дамбе.
Васильев зубами сорвал пластиковую пробку, выпил глоток и передёрнулся отвращения.
– А ведь пили в молодые годы. – подумал он. – Пили. И как же хорошо шло под разговоры, под гитару, под стихи! А ведь «чернила» эти хуже не стали. Это я стал хуже.
Вот, подумал так Васильев и пригорюнился, глядя на бакен, что покачивался в мутной воде.
И только он успел разгореваться как следует, как на колени Васильеву упал скелетик тополиного листа. Ажурная конструкция прожилок. Тело листа, видимо, давно сгнила, а вот эта арматура осталась.
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 28
