Я на ходу догоняю джип и, распахнув дверцу, прыгаю на заднее сиденье — передние заняты Сырецким и его водителем Костей. Слева тот же маневр повторяет Толя, приземляясь на сиденье рядом со мной.
Костя испуганно оборачивается — мало ли, что за звери вваливаются в его машину, но Сырецкий тут же кладет руку ему на плечо.
— Веди машину и не отвлекайся. — говорит он, — А то еще задавишь кого-нибудь ненароком.
Бегунам он перестал удивляться уже давно…
— Докладывайте. — четко и по военному требует он.
— «Пятерки» больше нет. — говорит Толя. — Захвачена мародерами. Все население, скорее всего, убито.
— Скорее всего? То есть, точно вы не знаете?
— Не знаем. — соглашаюсь я.
— Кто нам противостоит? Вы выяснили что-нибудь о нашем новом знакомце, бегуне?
— Отряд, численностью около трехсот человек. Хорошо вооружены. Не местные — видимо, пришли издалека. Люди сплотились под командованием трех бегунов, в частности — Павла Мадьярова по прозвищу Мадьяр. Бывшего лейтенанта команды «Ночных кошек» — боевого подразделения бегунов, созданного еще до войны.
— Триста человек, говоришь… — бурчит Сырецкий, и тут же, подхватив с приборной доски микрофон, ревет в динамики, — Куда вы ставите миномет? По своим стрелять? Метров на пятьдесят назад — палить будете оттуда!
— Триста.
— Значит, они задумали какой-то обходной маневр. С севера на нас идет не больше двух сотен.
— Как дела там? — Толя неопределенно машет рукой за стену.
— Северных внешних постов больше нет. Мародеры вашего Мадьяра смели их даже без потерь. С остальными постами связь пока есть. Не докладывают ничего необычного, не замечают никаких поползновений противника… Со всех сторон, кроме севера, пока тихо, что меня и смущает. Вы говорите, что их триста человек, а высланные на разведку ребята утверждают, что не более двухсот. Возможные варианты объяснения — вы ошибаетесь, разведчики ошибаются, еще сотня осталась в бункере и, наконец, самый мерзкий вариант — еще сотня заходит с другой стороны, готовясь к внезапному удару. Какой вариант вы, господа бегуны, считаете наиболее вероятным.
— Последний. — тут же отвечает Толя, еще не привыкший к манере Сырецкого задавать риторические вопросы.
— Кстати, откуда информация о количестве бойцов этого Мадьяра?
Мы переглядываемся, не спеша рассказывать о событиях последнего часа.
— Что молчим? — спрашивает Сырецкий, интуитивно чувствующий, что мы что-то скрываем. — Вы были в «пятерке»?
— Нет, Петр Михайлович. — отвечаю я.
— Тогда откуда информация о численности противника? — он срывается на крик. — С неба на голову упала?
— Почти так…. — соглашается Толя.
В течение следующих десяти минут мы пересказываем историю своей охоты на медведя и встречи с Эзуком, в процессе чего Сырецкий лишь тихо шевелит губами, беззвучно поминая наших матерей, краснеет, бледнеет и, наконец, зеленеет.
— После чего мы отправляемся на завод, а он остается там, видимо, встречать белок. — заканчивает Толя.
— Правильно ли я вас понял, господа бегуны? — тихо начинает Сырецкий. — Вы встретили в лесу человека, не боящегося радиации, и, при этом, утверждающего, что он не бегун? Так? Выслушали его рассказ о Мадьяре и отпустили на все четыре стороны, поверив, что он пойдет не в лагерь мародеров, чтобы доложить о вас, а сломя голову помчится на поиски Никитина, которого он никогда в глаза не видел? Из чистого альтруизма бросится его спасать!
— Примерно так. — тихо отвечаю я.
— И вы ему поверили? Бегуну, утверждающему, что он человек?
— А если он все же не бегун? — с вызовом спросила я.
— А кто? Человек, как говорит он сам? Человек, как и вы, живущий в Безмолвии?
Толя задумался, что-то припоминая, а затем многозначительно изрек:
— А он, как я помню, и не говорил, что он человек. Он утверждал лишь, что он не бегун… По крайней мере, я так помню…
— Ну и кто же ваш Эзук, если он не человек, и не бегун? Господь Бог?
— Не поминайте имя Господа всуе. — бурчит Толя, ставший религиозным задолго до нас всех. После начала войны, чтобы верить хоть во что-то, почти все население города решило, вдруг, стать убежденными христианами. Толю воспитывали в почтении к Богу с детства, и потому он был гораздо менее терпим ко всему, что мог счесть богохульством, нежели любой из нас.
— Остынь, Толя. — миролюбиво говорит Сырецкий, — Не о том речь. Я просто пытаюсь понять, почему вы не просто отпустили этого Эзука, но еще и поверили ему?
— Просто потому, что он не врал. — говорю я.
— Да почему ты так в этом уверена? — кричит Сырецкий, простирая к небу руки и забыв, что находится не на открытом пространстве, а в автомобиле.
— Потому, что я смотрела ему в глаза, когда он говорил со мной! Он не врал, я знаю это!
Сырецкий хочет сказать что-то еще, но тут, резво потеснив мою задницу с сиденья, в машину вваливается Катя Таранова, наша трусоватая бегунья.
— Петр Михайлович. — кричит она, отчего мое правое ухо тут же намертво закладывает. — Они идут!
— Костя, поворачивай к воротам. — требует Сырецкий, и тут же хватается за ручку над дверью, так как джип резко кренится налево, когда водитель лихо заворачивает руль.
— Где Марат? — спрашиваю я у Кати.
— Уже там, у ворот. Мародеры перешли в наступление…
— Ничего. Мы их встретим. — зло шепчет Толя. — Припомним им и тебя, и уж точно Серегу…
Минут через пять мы уже карабкаемся по предательски шатающейся лестницей на крепостные стены завода, к наблюдательному пункту. Внизу, метрах в десяти под нами, начинается Черное Безмолвие. Молчаливое, жуткое и безграничное…. Я протягиваю руку Сырецкому, который, облачившись в свой защитный костюм, выглядит теперь усталым и разбитым. Его движения замедленны, поле зрения ограничено, зато он будет жить… Радиация не доберется до его тела. Теперь мы вчетвером, расталкивая и без того охотно расступающихся солдат, подходим к краю обзорной площадки.
Мимо меня пробегает молодой парнишка, лет двадцати, в костюме, но без шлема. Я, едва увидев это, хватаю его за локоть.
— Ты что, псих, парень? — кричу я в его незащищенное лицо, — Почему без шлема?! Марш вниз!
Он дрожит, боясь пошевелиться — слишком велик страх перед бегунами, но ему на выручку тут же приходит Сырецкий, голос которого едва слышен из-под скафандра.
— Оставь его в покое, Ира. — требует он. — Костюмов-то на всех не хватает, а уж о шлемах я и вообще молчу. По тревоге подняты все, кто хоть раз держал в руки оружие, которого, слава Богу, в достатке. Всем, кто без костюмов отдан приказ менять одежду каждые полчаса, а тем, кому просто не хватило шлемов — раз в те же полчаса тщательно умываться.
