– Спасибо, – с усмешкой поблагодарил Иван. – Хоть не совсем этично, но тем не менее. Ну, так и будем стоять здесь?
Парень не отвечая, вдруг кинулся к убитой женщине, плечи его затряслись в рыданиях, губы зашептали молитву. За углом послышался шум приближающейся конницы.
– Э-эй, – Раничев осторожно тронул юношу за плечо. – Не пора ли нам пора?
Парень обернулся, с тоской посмотрев на Ивана ярко-голубыми глазами, которые, наряду со светлыми волосами, не так уж и редко встречаются у арабов.
– Это была моя мать, – с трудом проговорил он. – А там, – он кивнул на обезглавленные тела, – мои братья. Я отомщу кровавым собакам! – Он вскинул саблю.
– Вряд ли, – снова усмехнулся Иван. – Если мы будем тут маячить, как три тополя на Плющихе…
– Да! – парень прислушался. – Бежим в сад, дом сейчас не очень-то безопасное место.
Схватив Раничева за руку, он побежал к узкой калитке в высоком глухом дувале из высушенных на солнце глиняных кирпичей.
– Кажется, они идут сюда, – оглянулся на ходу Иван.
– Ничего. Вначале эти псы займутся домом. Идем же, не стой…
Вслед за своим спутником, Раничев скрылся в саду среди яблонь, вишен и еще каких-то деревьев, смоковниц, что ли… Через задний двор они вышли на улицу – и как раз вовремя, в саду уже слышались гортанные голоса гулямов.
– Куда теперь? – спросил Иван остановившегося в задумчивости парня.
– Я думал, ты знаешь… – отозвался тот.
– Нет, я ведь не местный. Ибан из Басры, торговец кожами, – Раничев чуть поклонился.
– Саид, – улыбнулся парень. – Сын садовника Хаттаба аль Мулюка. Думаю, все побегут к реке…
– Хаттабыч, значит, – хохотнул Иван. – Ну, веди, Хаттабыч.
Пройдя несколькими улочками, темными, узенькими и кривыми, беглецы вышли на широкую площадь с опрокинутыми торговыми рядами и разбросанными по земле товарами – разбитыми горшками, обрывками тканей, фруктами. В конце площади толпился возбужденный народ, судя по реакции Саида – местные.
– Идем! – обернувшись, радостно воскликнул парень.
Собравшиеся встретили их без особой радости.
– А, это ты Саид, – оглянулся кто-то. – Отца твоего, садовника, на стене убили.
– Я знаю, – глухо отозвался Саид.
На Раничева, мало отличавшегося от всех остальных своим видом, вообще не обратили внимания. Столпившись вокруг чернобородого толстяка в зеленой чалме, решали важный вопрос – как выбраться.
– Предлагаю по реке, – азартно размахивая руками, кричал какой-то тощий чернявый парень в грязном, распахнутом на груди халате. – Иначе от конницы мы не уйдем.
– Не дело говоришь, Хасан, – выкрикнули из толпы. – Река перекрыта, об этом все знают!
– Да он предатель, хочет заманить нас в ловушку!
– Да мы и так в ловушке!
– Бей его!
– Эй, правоверные, а ну, потише! – толстяку в зеленой чалме едва удалось успокоить народ. – Да, Хасан неправ.
– Это как же неправ? – возмутился чернявый. – Вы ж меня не дослушали.
– Да бейте его!
– Нет, пусть скажет!
Хасан замахал руками:
– Река перекрыта, да, но только Тигр, и то в нижнем течении. А что, если пробраться к Евфрату?
– А гулямы?
– Так там только дозорные отряды. Нас ведь много – как-нибудь справимся.
– Морду ему набить за такие слова, морду!
Иван наконец разглядел крикуна, крепенького кудрявого парня лет двадцати пяти, в чешуйчатом панцире и с саблей.
– Нужно выбираться мелкими группами, – предложил он, по мнению Раничева, вполне здравую мысль.
Впрочем, основная масса поддавшихся панике людей его не слушала, одобрительно поддакивая Хасану.
Толстопузый – звали его Музаффар-хаджи – наконец тоже склонился к предложению чернявого парня. Еще бы – его поддерживало явное большинство. Всех этих людей можно было понять – собравшись вместе, они ощущали себя хоть какой-то силой и совершенно не хотели распадаться на мелкие группы… у которых оставался хотя бы один шанс из сотни. У этих же…
– Веди нас, благоверный Музаффар-хаджи! – раздались крики, и вся толпа ринулась вслед за толстяком и Хасаном.
– Этот погонщик ослов заведет их к ифритам и гулям, – посмотрев им вслед, презрительно заметил кудрявый.
Но его уже никто не слушал, все спешили за вожаками, словно стадо овец, ведомое упрямым бараном на бойню. Главное было – не отстать, не потеряться, вместе не так страшно, и если хорошенько молиться, непременно поможет Аллах, ведь молитва благоверного хаджи скорее достигнет его священных ушей.
– Эй, кучерявый, – схватив за руку ломанувшегося было с толпой Саида, громко позвал Иван.
Парень обернулся – круглое нахальное лицо, черная бородка, взгляд чуть насмешливый, умный:
– И что ты от меня хочешь?
– Пойдем с нами – у нас как раз небольшая группа, – Раничев кивнул на своего юного спутника.
– Саида я знаю, – подойдя ближе, усмехнулся кудрявый. – А вот тебя, так вижу впервые.
– Это Ибан, торговец из Басры, – пояснил Саид.
– Из Басры? – насмешливо переспросил парень. – А почему говорит, как тюрк?
– Видишь ли, я совсем недолго жил там, – Иван замялся.
– Да он храбрец! – сверкая глазами, пришел к нему на выручку юноша. – Словно громом, поразил двух гулямов!
– Храбрец, говоришь… – кудрявый посмотрел на бегущую толпу, словно охваченную безумием. Губы его презрительно скривились. – Что ж, – обернулся он. – Пожалуй, пойду с вами… Все равно больше не с кем.
Иван мысленно улыбнулся: такой человек в пути явно будет полезнее, нежели хрупкий мальчишка Саид.
Скользнув в прилегающую к площади улочку, все трое быстро пошли в сторону харабата – городских трущоб, в которых, по уверению чеканщика Исфагана – так звали кудрявого – сам Иблис с дюжиной ифритов запросто могли переломать ноги.
Едва они убрались с площади, как ворвавшиеся туда гулямы с гиканьем бросились преследовать убегающую толпу. Окружив, погнали обезумевших от ужаса людей к реке – в ловушку. Вокруг все горело, и клубы густого черного дыма столбами поднимались в небо, застилая горячее солнце.
Трущобы тоже пылали, подожженные сразу с нескольких концов – видимо, Тимур отдал приказ сжечь, стереть с лица земли непокорный город.
Спасаясь от огня и дыма, беглецы побежали к реке и с разбегу бросились в воду. Иван с Исфаганом едва успели сбросить бесполезные теперь доспехи.
– Лодка! – вынырнув, закричал Саид, показывая на сплетенное из тростника суденышко без руля и ветрил, гонимое течением на середину реки. Троицу, как видно, заметили – над головой засвистели стрелы.
