Промчался по морю.
Оторванный нос.
Без задницы.
Без кормы.
Бескормица.
Нос удирает от кормы.
Люди с удочками на носу смотрят вперёд.
Мчатся быстро, обиженно и бесцельно.
Промчались… А кто-то остался. А кто-то это наблюдал. А у кого-то от этого весь день испорчен.
А кто-то от этого носа сник и напился.
Опять напился.
Проводив оторванный на бешеной скорости нос с людьми и только приняв антидепрессант и отдохнув, понял… Дизайн!
Номер телефона
Я у них племянником.
Они обе экономят деньги. И правильно.
Дочь уже в Германии, а мама плохо слышит.
Мы уже ей покупали слуховой аппарат.
Я уже его цеплял на себя. Чтоб уже показать в действии. Регулировал на себе. Потом вставлял ей в ухо. Ей уже очень нравилось, но носить отказалась.
А тут дочь, попавшая в Германию по состоянию здоровья, зная состояние здоровья мамаши, позвонила мне и быстро продиктовала свой телефон, чтоб мама ей позвонила.
И сэкономила этим огромные деньги.
Я взялся сообщить этот телефон её маме, своей тётке. Отказавшейся от слухового аппарата категорически.
Здоровье уже не то…
И дело не в том, что я не могу кричать. Когда вырубается микрофон, а в зале полторы тысячи и нужно ещё заглушить смех, чтобы сказать дальше, – я с этим справлялся, бывало и по часу.
Но там же не переспрашивают и для них это не так важно… Ну пропустит букву, спросит у соседа.
А здесь мы оба понимали.
Причём она тоже понимала.
Причём я говорю из Одессы.
Дочь в Германии.
Она в Москве, и я не могу поехать и вставить ей в ухо аппарат.
Эта там одна. А эта тут одна.
Эта там ничего не понимает.
А эта здесь ничего не слышит.
И я их должен связать.
В больнице в Германии всё в порядке и питание четыре раза в день, и меню, как в ресторане. Только жидких четыре выбора и уколы, как укус комара, и чистота… уход, но телефонный номер у них – пятнадцать цифр, плюс сказать «плиз», плюс номер палаты «111» сказать уже по-английски, потому что по-немецки сказать… во всей Одессе… Ну разъехался народ… Английский оставшиеся как-то выучили по этикеткам.
Я же тоже не могу о здоровье передавать через Одессу из Германии. Через мужчину не всё передашь. Так что… Какой выход? Ну какой…
Это уже сейчас, когда через неделю восстановился голос, я вдруг подумал, что можно было кому-то переслать по почте номер такой печатными цифрами. Слова по-английски русскими такими большими буквами, зуммер описать словами на бумаге.
Я, к сожалению, пытался устно, что не подряд, а через этот зуммер. Вот там у нас первая стычка и произошла… Причём она даже не поняла, что я обиделся… а потом продолжал номер диктовать.
Вот лучше было бы ей всё это написать, послать кому-то факсом, чтоб ей занесли. Об этом я подумал дней через пять. У меня голос до сих пор не восстановился.
И, кстати, только что… Ну… Только что… Я вспомнил. Она же не открывает посторонним, потому что не слышит звонок.
Это я должен был из Одессы ей звонить, чтобы она открыла дверь и объяснить, кто придёт и как этим пользоваться…
Таких близких и терпеливых у меня не осталось, а нагружать посторонних… Нет… Есть какие-то рамки… Даже, если он мне чем-то обязан. Нет… Значит, я всё делал правильно.
Там телефон 8-10-49-208-309-46210, добавочный 111.
Вот этот добавочный, конечно…
Он меня, собственно, и вырубил.
Самого меня.
Аккумулятор в трубке садился дважды…
Ей хорошо, она на проводе.
А у меня радиотелефон.
Я бы на проводе не потянул.
Меня уже на шестой цифре мотало по квартире, било об стекло.
Слышь… Я потом уже, когда очнулся, смотрю – холодильник открыт… Кофе с окурками… А я не курю… Я его в пепельнице заварил… Что-то ел вроде, уже не помню, и слышь вот… Газ включен… Вот ужас… Ну, правда, не полностью… Кот несчастный… И, конечно, вырваны розетки… И телефон и электричество…
Она же за границу никогда не звонила… Она и в другой город не звонила.
Экономия всё и аппарат у них старый, как ридикюль…
И район стал уже центральным… Ну они там живут уже сто лет.
У них ещё диском набирают.
Она говорит, что в кнопочном ничего не слышит… Да… А в этом слышит, видимо… Да…
Где-то на восьмой цифре у нас погас свет. В Одессе вырубают веерно, так что я перезванивал через час. На пятнадцатой опять погас свет, у нас два раза в сутки, веерно…
Сейчас прохожу по улице – все здороваются, немецкий номер мне кричат. Слышно было по всей Каманина аж в первых домах.
Дети смешнючие.
Особенно этот «плиз», потом «ван-ван-ван», ну, сто одиннадцать.
И когда я выкрикивал «ноль двести восемь», не «ноль двести и восемь», – кричал я, – а просто «ноль двести восемь». (Это дети мне рассказали.) «Ноль два ноль восемь», – кричал я.
