В постоянном штате на Виа Лампедуза работают четыре проститутки.
Мария — самая старшая, ей под сорок. Она заправляет заведением, не являясь при этом владелицей. Бордель принадлежит итальянцу американского происхождения, проживающему на Сардинии. Или на Сицилии. Или на Корсике. Где именно — никому не ведомо, и об этом ходят всевозможные слухи. Поговаривают, что он член правительства, — это никого не удивляет. Его прибыль от деятельности предприятия выплачивается прямыми переводами на счет в мадридском банке. Мария отправляет ему деньги каждые две недели. Сама она работает мало, обслуживая лишь троих избранных клиентов, своих сверстников, которые, судя по всему, пользуются ее услугами уже многие годы.
Елене лет двадцать восемь. У нее огненно-рыжие волосы, а цвет лица как у натурщицы прерафаэлитов. Она никогда не выходит на солнце и вообще покидает здание, чтобы пройтись по магазинам или наведаться к врачу на Виа Адриано только тогда, когда солнце опускается достаточно низко, чтобы хоть на одну сторону улицы легла тень. Она самая рослая из шлюх, под метр восемьдесят.
Марине и Рашель по двадцать пять. Первая — брюнетка, вторая — блондинка. Весь день они проводят, измышляя разные пакости, чтобы перебить друг у дружки клиентов. У них есть общая цель — я почти уверен, что они лесбийская пара, — заработать полмиллиона евро и открыть модный магазин в Милане. Обе мечтают о том, о чем мечтают все шлюхи на свете: что в один прекрасный день смогут проспать целую ночь в собственной постели, что станут уважаемыми, пусть и не слишком склонными к воспоминаниям, членами общества. О них, как и об их работодателе, ходят всевозможные слухи: что когда-то они работали моделями в Милане, в одном из лучших агентств, но их выставили за дверь, когда они исцарапали одной девушке грудь пилками для ногтей; что они — незаконнорожденные дочери ватиканского кардинала; что они были учительницами, но их уволили за совращение несовершеннолетних — не то мальчиков, не то девочек, по выбору рассказчика. Как я подозреваю, на самом деле это просто две деревенские девушки, решившие заработать как можно больше как можно более доступным способом.
Кроме этой постоянной четверки, в борделе работает довольно много внештатниц: студентки университета или языковой школы, которым не хватает на жизнь; наркоманки, сидящие на героине, которых берут только провинциальные увальни и тупые туристы; свеженького вида юные барышни, которые по субботам приезжают из деревни пройтись по модным магазинам на главной улице, посидеть в баре с друзьями и в оплату всех этих удовольствий снять с себя новенькие шмотки перед каким-нибудь молодым горожанином.
Обе мои фаворитки — студентки. Кларе двадцать один, Диндине девятнадцать.
Кларина семья живет в Брешии. Отец — бухгалтер, мать — операционистка в банке. У Клары два брата-школьника. Она изучает английский и любит встречаться со мной, потому что каждая встреча — это возможность попрактиковаться. Надо сказать, что с момента нашего знакомства уровень ее владения языком значительно вырос. Клара — симпатичная девушка ростом метр шестьдесят пять, с каштановыми волосами, темно-карими глазами и длинными загорелыми ногами. У нее стройная спина и плечи, маленькие, но круглые ягодицы. Груди не представляют собой ничего выдающегося, она часто ходит без лифчика. В ней чувствуется определенный изыск, ведь она с севера.
Диндина — полная ей противоположность. В ней метр пятьдесят пять, она заносчива, темноволоса и темноглаза, как мавританка, с крепкими грудями и гладким, твердым животом. Ноги у нее на первый взгляд длиннее всего остального — Герардо говорит, она из тех девушек, у которых ноги из подмышек растут. Она далеко не так красива, как Клара, да и не так умна. Учится на социологическом. Говорит, что Клара — задавака с севера. Клара говорит, что Диндина — деревенщина с юга. Диндининой семье принадлежит небольшая ферма и несколько гектаров оливковой рощи между Бари и Матерой.
Работают они не каждый вечер. Как и я, они не подчиняются расписанию.
Если хотя бы одна из них на месте, я иногда остаюсь. Если нет — выпиваю пива с Марией и ухожу. Другие меня не интересуют.
Случается, что и та и другая на работе, тогда я ангажирую обеих сразу.
Поймите, я уже не молод. Свой точный возраст я называть не стану, просто скажу, что пламя еще теплится, но, чтобы вода закипела, иногда приходится его раздувать. Как в той угольной печурке из моего коттеджа в Англии.
Когда мы собираемся втроем, бывает очень даже весело. Я заказываю самую большую комнату в заведении, на верхнем этаже, с видом на узкую улицу. В этой комнате стоит капитальная кровать в два метра шириной, туалетный столик, большое зеркало и несколько деревянных стульев. Мы медленно снимаем друг с друга одежду. Клара никогда не позволяет Диндине раздевать себя, так что приходится мне. Диндина не так привередлива. Наверное, Клара действительно задавака, а может быть, она просто завидует Диндининой полной груди. Меня они разоблачают на пару.
— Ты что-то потолстел, — каждый раз говорит Клара.
Я качаю головой.
Мне нечего стыдиться своего тела. Всю жизнь я по необходимости держал его в хорошей форме. Когда я путешествую, то неизменно выбираю гостиницы с сауной и спортзалом для постояльцев. В Майами я жил в комнате, при которой имелся собственный спортзал. Если ничего такого под рукой нет, я обхожусь бегом. Охота на бабочек в горах — тоже неплохая тренировка.
— Ты ешь слишком много макарон. Тебе нужно жениться, чтобы жена приглядывала, как ты питаешься. Лучше всего… — голос Клары становится задумчивым, — на молодой, чтобы она о тебе заботилась. И еще, похоже, жизнь в Италии тебе не на пользу. Тебе надо переехать туда, где нет макарон, а вино стоит дорого.
Диндина не разговаривает. Она предпочитает сразу перейти к делу. Мы лежим на кровати, окно распахнуто, свет уличного фонаря полосками проникает сквозь закрытые ставни. Клара начинает с разговоров, а Диндина уже перешла к действиям — гладит мой живот, пропускает между пальцами волосы на груди. Целует мне соски, посасывая и покусывая, будто мышка грызет вафлю.
Клара целует меня в губы. Ее поцелуи всегда остаются нежными, даже в исступлении страсти. Она не проталкивает язык мне в рот, как это делает Диндина, а проникает туда тихо и незаметно. Я почти не чувствую его, пока он не соприкасается с моим.
Диндина первой забирается на меня. Она вытягивается во весь рост и, оставив соски, покусывает мочки ушей. Клара кладет руку Диндине на бедра, просовывает пальцы ей между ног и поглаживает сразу и мои ноги, и ее. Мне это всегда кажется странным — Клара не позволяет Диндине себя раздевать, но при этом ласкает ее и позволяет себя ласкать.
Я не могу позволить себе открытого проявления чувств, не при моем образе жизни. Когда даешь волю чувствам, риск возрастает многократно. Чувства порождают мысли, а мысли ведут к колебаниям, сомнениям и нерешительности. Я провел много часов, обуздывая свои чувства, и теперь пожинаю плоды. Я не позволяю себе кончить с Диндиной. Она это знает и не обижается. Получив свое, она соскальзывает на сторону и уступает место Кларе.
