— Спасибо.
— А ты сейчас где работаешь, чем занимаешься?
— Я слесарем в РЭУ недавно работал, но меняуволили.
— Как уволили? Почему?
— За пьянство. Послушай, Мишка, ты же мне другдетства. Будь человеком, дай на бутылку.
— Значит, ты меня узнал! — еще большеобрадовался Майкл.
— Узнал, несмотря на то что ты такой гусьлапчатый. Ряженый весь.
— Да ладно тебе. — Майкл слегка отшатнулся.Видимо, запахом отстойного перегара разило так, что было очень трудно устоять.
— А ты что у нас делаешь?
— Да так, в Россию по делам прилетел. Решилдом увидеть, вспомнить свою молодость.
— Ностальгия мучает?
— Да не то чтобы ностальгия, но есть маленько.Я ведь уже американец. Как бы меня в Россию ни тянуло, а жить здесь я уже несмогу. Мой дом там.
— Ну и как там, в Америке? Как живется в мирезагнивающего капитализма?
— В мире загнивающего капитализма живетсяпросто прекрасно, только капитализм там не загнивающий, а процветающий.
Мужчина посмотрел на стоявший у домасеребристый «Мерседес» и с интересом спросил:
— Твоя машина?
— Это мне по работе дали. А дома у менянесколько машин.
— А как же ты на нескольких ездишь? — В голосемужчины послышалась злость.
— Под настроение. Какое настроение, такуюмашину из гаража и выгоняю. Вообще-то я сам за рулем не люблю сидеть, у менядля этих целей водитель есть.
— Хорошо тебе. Значит, буржуем стал.
— Да какой я буржуй. Посмотри на меня. Разве яна него похож?
— Еще как. Хорошо тебе.
— Да и не так уж мне хорошо. Я просто многоработаю. Кстати, как там Зина?
— Нормально. Что с ней будет-то?
— Не обижаешь?
— Если не выпросит, то не обижаю. Баба должназнать свое место.
— Это собака должна знать свое место, аженщина-то при чем?
— Баба она и есть та же самая собака, разветолько что не воет.
— Паша, а хочешь в кафе какое-нибудь заедем?Посидим, выпьем, за жизнь поговорим. У меня еще есть полчаса.
— Да я как-то не одет, чтобы по кафе ходить.Послушай, будь другом, дай мне на бутылку по старой дружбе. Если не хочешь постарой дружбе, то, когда ты в следующий раз из своей Америки приедешь, я тебеобязательно отдам.
— Да не нужно мне ничего отдавать.
Растерянный Майкл полез в карман, достал изнего бумажник и вытащил пару стодолларовых купюр.
Обезумевший мужчина выхватил предложенные емудоллары и расплылся в безобразной улыбке, обнажив при этом свои гнилые зубы.
— Столько хватит?
— Хватит. Ты не представляешь, как я тебеблагодарен. Век не забуду. Я тебе в следующий раз обязательно отдам.
— Да не нужно мне ничего отдавать.
В этот момент из дома вышла спившаяся женщина,от которой за версту несло перегаром. На голове женщины была грязная, поеденнаямолью косынка, а ее давно не стиранная одежда вызывала даже не жалость, араздражение на то, что такие, как она и ей подобные, позорят наш женский род.Пашка бросился к женщине и замахал перед ее лицом двумя стодолларовымикупюрами.
— Зина, Зинка! Смотри, сколько у нас теперьденег! Теперь можно бухать целый месяц!
— А кто дал тебе такие деньги? — смачносплюнула на землю женщина и закашлялась так, будто у нее туберкулез.
— Мишка.
— Какой еще Мишка?
— Да вот, перед тобой стоит. Он раньше в нашемдоме на втором этаже жил.
— Мишка?! — Женщина поправила свою косынку иподозрительно посмотрела на Майкла. — Это, что ли, который в Америку уехал?
— Точно! С которым ты раньше любовь крутила.Представь, если бы ты тогда его, а не меня выбрала, то была бы сейчас такой жебуржуйкой, как и он.
— Здравствуй, Зина. — В голосе Майклапослышалась неподдельная грусть.
— Мишка, ты, что ли? — брезгливо посмотрела нанего женщина. — Ты что сюда прикатил? Посмеяться над нами хочешь? Не терпелосьпосмотреть, какими мы стали? А мы такие, какие есть. Мы по американским улицамне гуляем, на лимузинах не ездим, в дорогих ресторанах не сидим. Пожалеть насрешил, денег дал. Что-то вроде благотворительности. Так вот жалеть нас ненужно. Мы нормально живем, и нас все устраивает. Я с Пашкой счастлива и ни очем не жалею.
— Зина, не понимаю, почему ты злишься? Япросто так приехал. Хотелось увидеть свой дом. Я и не знал, что его скоро будутсносить.
— Будут, — с гордостью ответила Зинаида. — Анас переселят в новые просторные квартиры, где будет лоджия. Так что жизнь непрошла даром. Будет и на нашей улице праздник. А ты катись отсюда, буржуйхренов. Здесь тебя уже никто не ждет. Катись в свою долбаную Америку и жричерную икру ложками. Только смотри не подавись и не сдохни от обжорства. — Наглазах женщины появились слезы.
— Зина!
— Иди к чертовой матери! Я уже знаешь скольколет Зина! Не хрена на меня с такой жалостью смотреть! Может, ты приехал, чтобыпопросить моей руки и увезти меня в Америку?
— Зина, просто вы мои друзья детства, и яхотел вас увидеть.
— Увидел?
— Увидел.
— Так теперь вали. И не думай, что я о чем-тожалею. Я с Пашкой счастлива. А тебя я никогда не любила. Неужели ты до сих порэто не понял? И даже когда ты вены себе резал, я в больницу к тебе не пришла. Акогда ты в Америку уезжал и мне позвонил, я не пришла тебя провожать. И теперьне думай, что я тебе на шею брошусь. Вон, иди к своей шалаве разодетой, котораятебя на лавочке ждет. Садись с ней в свой глазастый и катись отсюда!
