короткое «прилетел». Включил телефон и ахнул.
Черт, все-таки рожает! Бегом!!!
Планы были отоспаться и вечером приехать к ней. Встретить Новый год, поспать немного на свободной кровати и утром снова в аэропорт: в двенадцать рейс в Казань. Ну да, хочешь рассмешить бога… и дальше по тексту.
Бегом! Может, еще и успею.
И, разумеется, тут же застрял на КАДе в пробке. Тридцать первое же, полная трында на дорогах.
— Рит, ты как? Я уже еду.
— Не торопись сильно, успеешь. Говорят, еще не скоро.
Но я все равно торопился, конечно. Просто так меня не пустили, заставили форму снять, дали санитарный костюм, бахилы, шапочку.
— Вперед, командир, — хихикнула кокетливая медсестра. — Это не страшно. Не страшнее, чем самолет водить.
Марго бродила взад-вперед по палате и тихо скулила. Увидела меня и заскулила громче.
— Кеш, я больше не могу. Я ее просила не торопиться, вот она теперь и не торопится. Говорят, что, наверно, завтра. Ну точно не в этом году.
Я растирал ей поясницу, пытался чем-то отвлечь, рассказывал всякие глупости. В животе урчало: с раннего утра во рту ни крошки. Но ей есть было нельзя, а я не ушел бы ни за что на свете, ни на минуту. Ерунда, потерплю.
Время тянулось, тянулось. Прибегал дежурный врач, суровый мужик лет сорока, деловито заглядывал Марго в одно место и убегал, махнув рукой: еще рано.
— Офигеть Новый год! — стонала она. — Боже, зачем мне это понадобилось? Зачем мне вообще все это присралось?
Я делал вид, что ничего не слышу. Еще неизвестно, что сам сказал бы на ее месте.
— Затем, что Маша, — отвечал терпеливо, положив руки ей на живот. — Потому что она нам нужна. А мы — ей.
Обнимал, целовал, гладил, разговаривал, разговаривал, разговаривал… Уже язык заплетаться начал, даром что попугай.
— Бедный ребенок, — ныла Марго, — у нее не будет дня рождения. Ужасно родиться на Новый год.
— Смотри на это под другим углом, — я глянул на часы. — Сейчас полдвенадцатого, в этом году все равно не успеешь. Значит, первого января. Законный повод продолжить праздновать.
— Черт, я не могу больше! — у нее потекли слезы.
К счастью, в очередной раз заглянул врач.
— О, готово, — обрадовал он, произведя инспекцию. — Побежали быстренько рожать. Главное — по пути не тужиться, а то вывалится.
— Ну вот, я же говорила! — всхлипнула Марго.
— Да на тебя не угодить, — я привел ее под руку в соседнюю палату и помог забраться на пыточное кресло.
Ну а дальше был, конечно, кошмар. Одна моя половина сожалела, что не могу родить вместо нее, чтобы не мучилась, а другая возражала: не, хорошо, что не могу, это же капец что такое! Марго сжимала мою руку, что она онемела.
Мария Иннокентьевна появилась на свет с первым ударом курантов по радио, а завопила под первый аккорд гимна. Ну, завопила — это, конечно, громко сказано. Запищала, как котенок. Баллов ей насчитали немного, но вполне прилично для недоношенной. Дали нам подержать, сфотографировать и забрали в инкубатор.
— Не переживайте, все будет хорошо, — заверил врач. — Ее, конечно, в интенсивке еще осмотрят, но не похоже, чтобы были серьезные патологии. Тут, скорее, следствие вашей болезни, что не удалось доносить. Это у вас седьмая беременность была, да? Справились наконец. Такой вот вам новогодний подарок. Отдыхайте, через часик переведем в палату. А завтра… то есть уже сегодня, после обеда, сможете девочку навестить. Может, даже и покормить.
— А зашивать будете? — спросила Марго, шмыгнув носом.
— А нечего зашивать, все целенькое. Можно сказать, девушка, — он подмигнул мне и ушел.
— Ритка! — я наклонился и поцеловал ее. — С Новым годом! Мы это сделали! То есть ты, конечно, сделала, но и я маленько поучаствовал.
— Угу, одним местом поучаствовал, — поймав за пижаму, она подтащила меня ближе. — Кешка, ты не представляешь, как я тебя люблю. И как тебе благодарна, за все.
— Ну, а реветь чего? — я вытер побежавшую по ее щеке слезу.
— Это… от радости. И вообще…
— Я тебя тоже очень люблю, Марго. И тоже тебе благодарен. А за дочку — особенно. Что бы ни случилось, мы всегда будем с тобой. Черт! Что ж они тебя на каталку хотя бы не переложили? Это же дыба какая-то.
— Наверно, чтобы не уснула. Нельзя спать.
— А я тебе не дам. Буду рассказывать, как сильно тебя люблю. Хочешь?
— Хочу.
Я и так много говорил ей о любви, но сейчас — о том, что еще не рассказывал. О том, как увидел ее впервые, как думал и мечтал о ней в школе и потом. Как больно было, когда узнал, что она вышла замуж. Как научил себя желать ей счастья — несмотря ни на что.
Держал ее за руку, смотрел на нее — бледную, с синяками под глазами и искусанными в кровь губами, со спутанными волосами. Все равно она была для меня, самой красивой, самой лучшей. Единственной. Всегда была единственной.
Наконец пришли две санитарки, и я помог им переложить Марго на каталку. Узнал номер палаты, с трудом нашел каморку, где оставил форму, переоделся и вернулся.
— Кешка, поезжай домой, — сонно сказала Марго. — Тебе же в рейс завтра. Уже сегодня.
— Нет, — возразил я. — Как договорились, останусь с тобой. Новый год ведь. А ты спи.
Она заснула, а я сидел рядом с кроватью и смотрел на нее. Вторая была пустой, но я сейчас был слишком взбудоражен, чтобы спать.
Еще немного посижу. Подумаю о том, каким тяжелым и каким счастливым был этот год. Ровно двенадцать месяцев назад, в ночь с тридцать первое на первое, я лежал в пятиместной палате травматологии в Норильске и думал о том, что жизнь зашла в тупик. Разве могло прийти в мою гудящую от боли башку, что через год я буду мужем Марго и у нас родится дочь? Даже в бреду не могло. Но если бы кто-то сказал, я… наверно, поверил бы. Потому что очень захотел бы поверить.
Новогоднее чудо…
Я понимал, что путь у нас будет очень непростым. Что я взял на себя то, от чего большинство людей отказались бы. Но я сделал свой выбор. И пока мы живы — будем вместе.
