тебя есть какой-то чин или что-то ещё? - раз сам не представился с титулом, спрошу прямо.
- Мы все браться и сёстры. Я здесь всего лишь старший брат, - голос Савла звучал так, будто он сейчас уже начал проповедь.
Мне пришлось вскинуть руку, остановить его:
- А кто брат чуть помладше? - я осмотрел «братьев» и безошибочно нашёл его по колебанию ауры. Это он признался, что им известно, на чьей земле копаются. - Подойди. Пойдёшь с нами.
Мужчина попятился, видимо, решил, что его берут в заложники, что ли?
- Трус. В легионеры не годишься. Да и мессианин из тебя так себе, - приговорил я его. Но с нами всё равно пойдёшь. Да не дрожи ты, отпустим. Зачем ты нам такой сдался?
Остальные смотрели на него с презрением.
- Позвольте мне занять место брата? - вперёд вышел самый молодой, лет восемнадцать ему, наверное.
Он выпятил гордо грудь, задрал подбородок.
- Хочешь мученической смерти? Ну, пошли, - от моих слов парень не дрогнул. Молодец. - Но этого я всё равно заберу. Проводишь его потом домой, а то, вон, как коленки подогнулись.
- Зачем они тебе, доминус Габий? - Савл решился задать вопрос.
- Чтобы найти ваших "братьев" среди работников каменоломни, - не стал я скрывать. - Молодой не подойдёт, а вот этот трус - то что надо. Не сможет не выдать всех.
Савл злобно глянул на своего «заместителя». Интересно, как тут споры между «братьями» решаются? Как отлучают от «церкви» недостойных? Камнями забивают?
Впрочем, плевать. Не стану дарить шанс начать проповедь, не буду спрашивать.
Молодого зовут Агриппа Манней, он сын вольноотпущенника. То есть Манней - это унаследованный номен бывшего хозяина. А того труса имя я не захотел даже узнавать. С ним наши судьбы вряд ли пересекутся. В легионе ему не место.
По дороге, которая заняла ещё два часа, я пытался выспросить Агриппу об устройстве их общины, во что верят, кому или чему поклоняются. М-да. Не выйдет из него проповедник, раз даже на прямые вопросы не отвечает. Что уж говорить о навязчивости Свидетелей Иеговы из будущего? Нет в нём апостольского духа. А вот мученического - хоть отбавляй.
- Гордыня, Агриппа, это смертный грех, - сказал я ему, когда мы уже подходили к каменоломням. Этот карьер виден издалека, ошибиться невозможно. Стук и пыль столбом мы заметили даже раньше, чем увидели дыру в земле. - Гордыня порождает остальные грехи. Хоть в ваших заповедях она и не упомянута, но ты поразмышляй, и поймёшь, что всё, что ваш Мессия порицает, порождается гордыней. Даже если ты подставишь мне другую щёку, после того как я тебя ударю, всё равно это будет не от доброй натуры, а из гордыни.
Ха-ха! А аура-то его пришла в движение. Пробрало паренька! Ха, как я его сделал!
И только я так подумал, как в голову закралась предательская мысль: а это вообще соответствует времени? Звучит так, будто семь смертных грехов - это уже средневековая европейская концепция. Над этим должны были поработать учёные-философы, а не вот такие подвижники, которые просто разносят «слово божье» по всей ойкумене. Правда, мне кажется, что основа идеи семи грехов прячется в римской морали. Я уже встречал тут концепт, что четыре порока противостоят четырём римским добродетелям. Естественно, они пересекается не полностью с христианскими, даже по количеству понятно.
Или это у Аристотеля было?
А, плевать. Слово не воробей... Вообще всё не воробей, кроме самого воробья.
Жирный человек, которого позвали охранники, чьё имя я усилием воли тут же забыл, быстро сменил надменность на самое низкое чинопочитание, как только увидел рулон, с императорской печатью. Забавно было наблюдать за такой переменой. Сначала шёл вальяжно, вразвалочку. Мол, опять ланисты (exp.: хозяин школы гладиаторов) пришли мясо выкупать по дешёвке. А теперь трясётся и кланяется. Вон, как побледнел и потом покрылся! Даже радостно мне, что меня, сопляка, наконец-то оценили по-достоинству.
Если что, это сарказм. Мне не горячо, не холодно от лебезения этой "твари дрожащей".
Мне показалось, что управляющий даже не понял, не пытался понять, что написано в бумаге. Испугался очень, что мы пришли его уличать в растратах. Он выполнит всё, что ему скажу не только я, но и любой из пришедших со мной. Нас осталось десять человек. Один контуберний мы с Фаустом Канинием отправили разбивать лагерь в стороне от каменоломен. Уж больно нам не понравились места, которые управляющий предложил нам для ночлега. Как знали и взяли палатки. А, возможно, Фауст ещё раньше догадывался, какой тут клоповник.
Нет, этот жалкий чиновник не хотел нас оскорбить. Просто он искренне считал, что предоставил нам неплохие условия. Он и сам жил здесь же, в том же здании. И кабинет у него, скорее всего тут же. Я не заходил, точно не знаю. Просто кроме этого более-менее приличного строения, тут имелось всего ещё только два. Одно, скорее всего, казарма для охраны, а второе, как я подозреваю, бордель для них же. И оба «здания» одинаковые. Одинаково мерзкие - их даже лачугами трудно назвать. Уверен, что в палеолите более серьёзно относились к своему жилью и к чистоте в нём.
- Вон того. Этого не надо. Того. Вон того, - я ходил по каменоломням и набирал «себе» армию.
Чем я руководствовался? Во-первых, тут нашлось несколько пробуждённых. На них я, естественно, указал.
Во-вторых, выбирал тех, на кого отреагировали мессиане. Как только они встречали своих, аура немедленно реагировала. Я думал, что только трусливый «второй брат» выдаст, но, видимо, обстановка каменоломен пошатнула психику и стойкого «младшего брата». Он тоже не мог не реагировать, когда среди измождённых людей встречал знакомые лица. Или ещё по каким-то признакам определял своих. Должно быть что-то. Все тайные общества имеют набор знаков или ещё каких-то примет, чтобы узнавать своих в толпе.
Я, честно говоря, и сам не ожидал того, что увижу. Думал, выберу тех, кто покрепче, но оказалось, что выбирать-то не из чего. Все работники каменоломни описываются словами «кожа да кости». Но валуны некоторые ворочают, значит, есть в этих небольших мышцах какая-то странная сила.
Естественно, мытьём здесь и не пахнет. Воняет дерьмом, потом и ещё боги знают, какой тухлятиной.
У надсмотрщиков есть плети, как в кино будущего, но такой фигни, что он только и делает, что хлещет налево и направо - нет. Висят себе свёрнутыми на поясе, даже не в руках. Судя по спинам, почти всем рабам доставалось
