— Завтра утром в порту мы сядем в лодку, которая доставит нас прямо на остров Черепахи. Таким образом, нам не надо будет долго ехать верхом до устья реки. Чтобы обследовать все пещеры, нам хватит остатка дня, однако ночь придется провести на острове, так как за один день нам не обернуться. Ну как, вы согласны?
Радуясь, что лошадей на этот раз не предвидится, иезуит кивнул.
— Прекрасно! Значит, у меня будет целая ночь для отдыха. Спина и колени у меня уже совсем не те, что были в юности, — прежде чем снова прибегнуть к их услугам, приходится давать им передышку.
Сю-Тунь проводил мандарина до двери, и тот, обратив внимание на лихорадочно-красные скулы и слегка затрудненную походку чужеземца, выразил про себя надежду, что принял все же правильное решение.
* * *
Прохладный вечерний ветерок взбодрил мандарина, любившего побродить по саду в час, когда жасмин, напоенный дневной жарой, щедро расточал свой дурманящий аромат. Сняв головной убор, он встряхнул головой так, что затрещали позвонки, и выбросил вперед одну ногу, расслабляя напрягшиеся мышцы.
«По крайней мере, сегодня новостей было немало», — подумал он, прыгая из стороны в сторону, чтобы снять напряжение с колен. Он был даже рад пережитому недавно глубокому отчаянию, которое заставило его в конце концов действовать энергичнее. Следствие, начавшее было расползаться в разные стороны, устремилось теперь в четко обозначенное русло, и это должно было ускорить дело. Понемногу стали скапливаться улики и обозначаться следы, хотя пока и не очень ясные. Встреча с торговцем тканями пролила новый свет на убийство графа, а заодно и доставила Диню несколько минут удовольствия, вознаградив его за все мучения, что пришлось ему испытать во время давешней верховой поездки. Судовладелец Фунг, при всей его алчности, проявил все же вполне похвальную инициативу, пусть даже и противясь выплате обещанного вознаграждения. Вот теперь и стражники, благодаря запланированной назавтра засаде, почувствуют свою сопричастность общему делу. После столь ненавистного ему бездействия начинался период активной деятельности. Радостно было мандарину и оттого, что Сю-Тунь дал свое согласие на участие в поездке: его наблюдательность будет неоценима при обследовании пещер.
Вдруг, стиснув зубы, судья хлопнул себя по лбу. Пустая голова! Увлеченный завтрашним предприятием, он забыл у монаха список судовладельца Фунга, а ведь он изъял его из дела. Он резко повернул назад, кляня себя за забывчивость и надеясь, что Сю-Тунь еще не лег.
Подойдя к флигелю, в котором располагалось жилище иезуита, мандарин с огорчением заметил, что в комнатах уже темно. Он собрался было уйти, когда звук закрывающейся двери заставил его застыть на месте. Широко раскрыв глаза, он не без удивления узнал нелепую, угловатую и чуть сутулую фигуру. Сю-Тунь, только что жаловавшийся на болезнь, собирался покинуть свое пристанище! Мандарин тихонько выругался. Что означает эта ночная вылазка? Он быстро присел на корточки за цветущим кустом как раз в тот момент, когда иезуит, стуча по плитам сандалиями, проходил по аллее. Судя по размашистым шагам, боли, якобы мучавшие его, чудесным образом улетучились. Китайское одеяние, яркое и богато разукрашенное, он сменил на черную рясу католического монаха. Чрезвычайно заинтригованный, мандарин Тан потихоньку последовал за ним, радуясь, что темная одежда не выдаст его в темноте.
Словно торопясь по какому-то срочному делу, Сю-Тунь быстрой походкой вышел за ворота, и мандарину пришлось прибавить шагу, чтобы не упустить его. Бесшумно ступая, он следовал по пятам за монахом, который мчался как ветер. Ряса развевалась у него за спиной, а в полутьме отчетливо виднелось только его лицо. Уже давно погасли огни в лавках, но иезуит безошибочно находил дорогу в лабиринте улочек. «Похоже, это не первая его вылазка», — сказал про себя мандарин, все больше удивляясь. Вскоре, не встретив ни одного прохожего, они вышли за стены города. Сю-Тунь, успокоившись, зашагал еще шире и несся теперь с такой скоростью, что мандарин только диву давался. Как может существо из плоти и крови передвигаться с такой быстротой? Вовлеченный в бешеную гонку, сам он мог лишь радоваться своей отличной форме, ибо нелегкое это было дело — гнаться за крылатым чужеземцем, не отставая ни на шаг и сохраняя при этом молчание и определенную дистанцию.
Они удалялись от города, и мандарин попробовал угадать, куда же направлялся Сю-Тунь. Зачем ему понадобилось идти в поля среди ночи? Внезапно ему пришла мимолетная, но тревожная мысль, что иезуит идет на кладбище. Однако, если память ему не изменяет, в том направлении, в котором они двигались, могил не было. Монах шел прямо на север, к реке и к…
— Все демоны ада! — приглушенно воскликнул мандарин, поняв внезапно, к какой цели они направлялись.
Он остановился как вкопанный, в то время как Сю-Тунь начал спускаться с холма. Издали можно было подумать, что иезуит вдруг отделился от своей тени. Судья, не веря своим глазам, смотрел на видневшиеся у самой воды полуразвалившиеся лачуги: это же поселок бродяг! Среди темной массы хижин горел единственный огонек, к которому Сю-Тунь и направил свою решительную поступь.
— Чтоб тебя демоны в клочья разорвали! — проворчал мандарин в тот самый момент, когда иезуит ступил в золотой прямоугольник открытой двери.
Стояла темная ночь, мандарин находился в десятках шагов от освещенной комнаты, но это не помешало ему угадать во тьме, прежде чем он успел разглядеть их, две угольно-черных косы — словно две змеи, обвившиеся вокруг его сердца.
Переполняемый горечью и любопытством, молодой судья подошел к окну, безжалостно топча грядки сладкого картофеля, и заглянул внутрь, твердо обещая себе не попадаться больше на чары первой попавшейся красавицы. То, что он увидел, привело его в изумление, и, ничего не понимая, он стал наблюдать за странной сценой, разыгрывавшейся у него на глазах.
Сю-Тунь вошел с подозрительной непринужденностью и небрежно уселся напротив госпожи Аконит, сияющее лицо которой, свидетельствовавшее о явном удовольствии, заставило тайного наблюдателя заскрипеть зубами. После общих приветствий оба принялись обсуждать что-то, однако мандарин находился слишком далеко, чтобы уловить, о чем шла речь. Иезуит, который, судя по виду, утверждал что-то, с чем молодая женщина не соглашалась, достал из кармана какой-то камень, которым стал энергично тереть по металлической пластинке. Через какое-то время он положил и то и другое на стол и важно воззрился на свою собеседницу. Та, не оставляя загадочного выражения лица, зажгла жаровню и разогрела на ней узкий кусочек металла. Раскалив его докрасна, она вытащила его из огня щипцами и рукой указала на окно. Затем положила раскаленный кусочек металла в чашку с водой. Мгновенье спустя она извлекла его оттуда и, скрестив на груди руки, пустилась в пространные объяснения. Закончив свою речь, она снова бросила кусочек остывшего металла в воду, и оба склонились над чашкой, глядя на дно, при этом Сю-Тунь кивал с таким видом, будто она его убедила. После этого они пустились в горячие рассуждения, во время которых иезуит высказывал молодой женщине какие-то возражения, а та то и дело поправляла и уточняла его высказывания. Не слыша слов, мандарин Тан мог лишь следить за выражением их лиц, то возбужденных, то сосредоточенных, но легко было догадаться, что этот разговор для них крайне важен.
