На него ставили кое-какую посуду и укладывали вынутые из печи хлебы и пироги. В старину к нему подвешивали кутный занавес, занавеску, закрывавшую бабий кут от взоров посторонних, а ближе к концу XIX века между ним и полом устраивали дощатую перегородку, не доходящую до верха и отделявшую печной кут; проход в ней устраивался возле печи. Второй воронец, полатный, врубался в печной столб под прямым углом к пирожному, упираясь другим концом в боковую стену. На него между боковой стеной и печной лежанкой настилались полати – широкий помост под потолком, где сушили горох и лук, хранили кое-какое имущество и где спали – обычно дети. Сзади полати простирались до торцовой стены, над дверью. Лаз на полати был с печной лежанки или с голбца.
Под полатями, возле двери, вдоль боковой стены делалось продолжение лавки – коник. Первоначально это был рундук – невысокий, чтобы на нем можно было сидеть, но сравнительно широкий ларь, сундук с подъемной крышкой, вделанный в стены и пол. Это было место хозяина дома, где он сидя выполнял мелкие работы (шорничал, сапожничал, плел лапти и пр.) и где спал, охраняя лежащее в конике ценное имущество, висевшую над ним на колышках сбрую, расхожую уличную одежду и вход в избу. Свое название коник получил от невысокого изголовья, вырубленного из бревна, с изображением конской головы – оберега, символа Солнца. Позже рундук исчез, лавка продлилась до угла, перейдя на торцовую стену, но название сохранилось.
Возле входа, параллельно конику, вдоль боковой плоскости печи, устраивался голбец – дощатый шкаф высотой до печной лежанки или чуть ниже. На нем можно было лежать, в нем устраивалась лесенка для подъема на лежанку и дверцы с полками: здесь можно было посушить рукавицы, обувь, промокшую одежду. С торцовой стороны, возле печного чела, в голбце была дверка, ведшая в подызбицу, подпол, где хранились овощи. Вместо голбца могли строить вдоль печи припечек, или казенку, каржину: невысокий ларь, служивший для сидения и спанья и выполнявший роль приступки для подъема на лежанку. Внутри размещали зимой новорожденных животных, весной – домашнюю птицу с птенцами либо еще сидевшую на яйцах (для этого стенку казенки делали с прорезями для поступления воздуха), хранили имущество. Собственно каржина устраивалась несколько иначе: ее торцовыми стенами служили выступавшие вбок брусья, из которых складывался опечек; верхняя плоскость каржины была подъемной, и внутри был лаз в подполье и устраивались полочки, а пол в каржине не настилался. Если ни голбца, ни каржины не было, в полу для спуска в подызбицу перед печным челом делался подъемный люк – западня.
Печь хотя и ставилась в углу избы, но немного отступив от стен – в противопожарных целях. Между боковой стеной и боковой плоскостью печи был узкий прилуб, чуланчик с дверцей возле печного чела: в нем хранился инвентарь для работы возле печи (ухваты, кочерга, печной голик, хлебная лопата). За печью пространство между ее задней плоскостью и торцовой стеной называлось закутом. Здесь вбивали в стену деревянные спицы, колышки, на которых развешивали одежду; на спицы могли класть жерди, грядки, которые также служили для развешиванья одежды. В закуте зимой находились новорожденные животные – телята, жеребята и пр., для чего пол толсто устилался соломой и закут отгораживался от остального пространства избы несколькими дощечками.
Вот и весь немудреный интерьер русской избы. Как видим, вся «мебель» была неподвижной, наглухо встроенной в стены и пол, топорной работы, выполнявшейся теми же плотниками. Подвижными были только стоявший в красном углу обеденный стол да одна-две скамьи, ставившиеся вдоль стола с его открытых кромок. Эти «переметные» скамьи были также немудреными: в один конец вдалбливались две ножки, а другим они клались на лавки. И здесь было поле работы для обычного плотника с его простым набором инструментов, а не для столяра, хотя бы и белодеревца, выполнявшего более тонкие работы.
Однако плотники, особенно в северных губерниях, рубили не только простые избы, но и барские особняки. А особняки эти строились в определенном, господствующем в данную эпоху, архитектурном стиле. Например, в стиле барокко с его изысканными деталями и причудливыми линиями. Или в стиле ампир с его колонными и пилястровыми портиками, с ионическим или дорическим ордером, с акантом, кимами, пальметтами, овами и дентикулами. И все это умели вытесать, вырубить и вырезать русские плотники. А потом барочные наяды переместились на наличники богатых изб, превратившись в девку-фараонку или берегиню, обрамляясь элементами классического ордера. Таких особняков немало стояло по улицам старой Костромы и Вологды совсем недавно.
Избу срубить немудрено. А вот построить мельницу – замысловатое дело. То есть сам мельничный амбар прост донельзя. Мудрено было соорудить всю мельничную начинку, валы и шестерни, которые все ведь были деревянные, дубовые: только жернова были каменные, да порхлица, вращавшая верхний жернов-бегун, – чугунная. Хоть ветряная, хоть водяная мельницы были устроены одинаково. На крепком дубовом валу снаружи насаживались дощатые крылья или огромное водяное колесо с плицами. На другом конце вала, внутри мельницы, была дубовая шестерня. Она доходила до кромки горизонтально лежавшего большого деревянного колеса, в обод которого вдолблены были вертикально невысокие дубовые пальцы, или цевки: за них при вращении вала и цеплялись зубья шестерни. Горизонтальное колесо сидело на вертикальном валу, который и вращал жернов-бегун. Сделать все это было нехитро. Хитро было рассчитать соотношение между зубьями шестерни и цевками, чтобы при быстром вращении они точно подходили друг к другу. Сейчас-то это не так уж сложно сделать: разработана теория, есть соответствующие формулы. И то в мою бытность учеником модельщика поступил моему учителю, старому, еще с 20‑х годов модельщику Николаю Ивановичу Воронину наряд на модель больших шестерен. И, соответственно, чертеж. Дошлый был модельщик Николай Иванович, и под руками у него всегда была распухшая от старости записная книжка с разными сведениями. Подумал он над чертежом, полистал свою записную книжку, и говорит: «Ошибка здесь! Зуб лишний!» Мастер посмотрел – пожал плечами. Начальник технологического отдела посмотрел – поскреб с сомнением в затылке: чертеж-то пришел от конструкторов из отдела главного механика завода. Вызвали автора чертежа, женщину-конструктора. Она, натурально, в крик: «Да я!.. Да у меня!..» Николай Иванович на своем стоит. На другой день принесла конструктор справочник, посчитала: «Ой, правда, зуб лишний!.. Как же это…» Так ведь Николай Иванович учился в старой профтехшколе, да модельщиком проработал лет 40, человек был грамотный, интеллигентный, книги читал. А мельницы строили и модули шестерен рассчитывали (да и не рассчитывали, не умея считать, а чутьем угадывали) неграмотные мужики, которые, вроде, только и умели, что топор в руках держать.
Так-то вот с плотничным мастерством было.
Лес в России
