значком "Сделано в Нигерии". Какое-то время китайский материал был гораздо ниже по качеству, чем нигерийский, но по мере роста китайских стандартов этот разрыв сокращался. Китайцы стали контролировать рынок, объединившись с нигерийскими продавцами. Мангал выступает в роли посредника, связующего звена между производителем и дистрибьютором, управляя теневой экономикой, в которую входят пограничные власти и его политические союзники. Как и многие другие, кто наживается на "проклятии ресурсов", он пользуется скрытыми путями глобализированной экономики.
Сеть складов и агентов Мангала простирается до Дубая, эмирата Персидского залива, где ведется большая часть подпольного африканского бизнеса, и далее в Китай и Индию. Положите товар на его склад, и он провезет контрабанду", - сказал мне один из ведущих северных банкиров. Он контролирует импорт всего, что требует уплаты пошлин или является контрабандой".
Со своей базы в Кацине Мангал организует импорт продовольствия, топлива и всего того, что могут пожелать его богатые нигерийские клиенты. Но основная часть его операций - это текстиль, из-за которого погибла местная промышленность. По слухам, он берет фиксированную плату в размере 2 миллионов найр (около 13 000 долларов) за груз, плюс стоимость товара. В 2008 году Мангал, по оценкам, ежемесячно переправлял через границу около сотни 40-футовых контейнеров.
Удача Мангала взлетала и падала вместе с чередой диктаторов Нигерии. Когда в 1999 году в стране вернулась демократия и, как принято считать, верховенство закона, ему понадобились союзники в новом порядке. Он нашел его в лице Умару Яр'Адуа. Народно-демократическая партия, объединяющая большинство нигерийской политической элиты, которая будет доминировать в новом устройстве, выбрала Яр'Адуа на пост губернатора родного штата Мангала, Кацины. Несколько северных лидеров, бизнесменов и правительственных инсайдеров рассказали мне, что Мангал был одним из самых щедрых спонсоров двух успешных губернаторских кампаний Яр'Адуа - в 1999 и 2003 годах.
Однако политическая щедрость мастера контрабанды не сделала его полностью неуязвимым. Примерно в 2005 году Олусегун Обасанджо, бывший военный правитель, начинавший в то время свой второй президентский срок, решил что-то предпринять против контрабанды и ущерба, который она наносила текстильной промышленности. По словам консультанта, участвовавшего в лоббировании интересов президента, Обасанджо сообщили, что Мангал - "главарь". Обасанджо направил Насира Эль-Руфаи, министра северного происхождения с репутацией реформатора, чтобы тот попытался заставить Мангала навести порядок. Эль-Руфаи рассказал мне, что достиг соглашения с Яр'Адуа, получавшим щедрое финансирование предвыборной кампании Мангала и его политическим покровителем, и контрабандист постарается превратиться в законного бизнесмена.
Эль-Руфаи вспоминал, что Мангал спросил его: "Почему Обасанджо называет меня контрабандистом? Я просто занимаюсь логистикой. Я не покупаю контрабандные товары. Я просто оказываю услуги". Мангал рассказал Эль-Руфаи, что у него есть парк из шестисот грузовиков, курсирующих по торговым маршрутам. Он пообещал переключиться на нефтепродукты - еще один проверенный временем способ получения денег для нигерийских торговых баронов, связанных с политикой. Но незаконная торговля текстилем продолжалась, а деятельность Мангала оставалась под пристальным вниманием. Нигерийская Комиссия по экономическим и финансовым преступлениям, традиционно служившая лишь инструментом для сведения политических счетов, обрела некоторые зубы и независимость под руководством энергичного борца с мошенничеством Нуху Рибаду. Она начала проявлять интерес к Мангалу. Но затем боги нигерийской нефтеполитики вновь улыбнулись контрабандисту.
Когда попытки Обасанджо изменить конституцию, чтобы получить право на третий президентский срок, были пресечены, он попытался сохранить свое влияние за кулисами, вытащив Яр'Адуа из безвестности Кацины, чтобы тот стал кандидатом от Народно-демократической партии на президентских выборах 2007 года - что было равносильно, учитывая доминирующее положение партии, вручению ему ключей от президентского дворца. Мангал внес свой вклад в президентскую кампанию Яр'Адуа вместе с другими сторонниками, которые также привлекли внимание антикоррупционного отдела. Вскоре после вступления Яр'Адуа в должность они получили свою расплату. Рибаду был вынужден уйти, а антикоррупционное подразделение вырвало зубы. Как только Яр'Адуа стал президентом, [Мангал] получил чистый чек", - сказал мне Эль-Руфаи, которого Яр'Адуа также отправил в пустыню. Это был еще один смертельный удар по текстильной промышленности Севера.
Мангал и остальные криминальные авторитеты северной Нигерии могут проследить свою гегемонию - и свои распри с брошенными текстильщиками - до открытия нефти в дельте Нигера.
В 1959 году, через три года после того, как Royal Dutch Shell добыла нефть в промышленных объемах в Дельте, компания в партнерстве с американской Exxon пробурила еще одну скважину у деревни Слохтерен на севере Нидерландов. Они открыли крупнейшее газовое месторождение в Европе. Последовала газовая бонанза. Однако вскоре голландцы начали сомневаться, действительно ли это открытие было благословением. Люди, не занятые в энергетической отрасли, начали терять работу. В других секторах экономики начался спад, который журнал The Economist в 1977 году назвал "голландской болезнью".
То, что произошло в Нидерландах, не было единичной вспышкой, даже если процветающая европейская страна оказалась лучше многих других способна противостоять ей. Голландская болезнь - это пандемия, симптомами которой во многих случаях являются бедность и угнетение.
Болезнь попадает в страну через ее валюту. Доллары, которыми расплачиваются за экспортируемые углеводороды, минералы, руду и драгоценные камни, толкают вверх стоимость местной валюты. Импорт становится дешевле по сравнению с продукцией местного производства, ущемляя интересы отечественных предприятий. Пахотные земли пустуют, поскольку местные фермеры обнаруживают, что импортные товары вытесняют их продукцию. В странах, начавших индустриализацию, процесс идет вспять, а те, кто стремится к индустриализации, оказываются в затруднительном положении. Переработка природного сырья может увеличить его стоимость в четыреста раз, но, не имея промышленного потенциала, сырьевые страны Африки наблюдают, как их нефть и минералы уплывают в сыром виде, а стоимость накапливается в других местах.
Возникает цикл экономической зависимости: упадок других отраслей экономики усиливает зависимость от природных ресурсов. Возможности ограничиваются ресурсным бизнесом, но только для немногих: в то время как шахты и нефтяные месторождения требуют огромных капиталовложений, в них занято ничтожное количество работников по сравнению с сельским хозяйством или производством. Когда нефть или добыча высасывают жизнь из остальной экономики, инфраструктура, которая могла бы способствовать расширению возможностей, - электросети, дороги, школы - остается без внимания.
В Африке "голландская болезнь" носит хронический и изнурительный характер. Вместо широкой экономики с индустриальной базой, обеспечивающей массовую занятость, порождается бедность, а сырьевой сектор становится анклавом изобилия для тех, кто его контролирует. Доля обрабатывающей промышленности в общем объеме производства африканской экономики сократилась с 15 процентов в 1990 году до 11 процентов в 2008 году. Телекоммуникации и финансовые услуги переживают бум, но путь к индустриализации перекрыт. В те самые годы, когда Бразилия, Индия, Китай и другие "развивающиеся рынки" преобразовывали свои экономики, сырьевые государства Африки оставались привязанными к нижней части цепочки
