Кожа свежая, изнутри светится. Глаза ясные, пышными ресницами очерчены. Брови соболиные, словно лук изогнуты. Хоть это и неприятно, но надо признать, что выглядит она получше, чем я. Трудно будет мне с ней тягаться. У нее красота. Зато у меня богатый опыт отношений с мужчинами. Если меня в шелка да золото обрядить, я тоже еще довольно ничего. На лицо мое только смотреть не надо. И к голосу грубоватому привыкнуть нужно. Ничего, Мирослава, спрошу я с тебя еще за то, что мой дворец запустила.
Она, видно, ждала, что я тоже представлюсь. Как бы не так! Видела я, что они с Кощеем сотворили. Узнает, кто я, и вместо награды ждет меня круг позора по площади и усекновение головы. Потому я молчала, блымая на нее глазами. А что с меня взять? Я неграмотная крестьянка, могла и язык проглотить от радости при встрече с царицей-матушкой.
— Благодарствую, бабушка, что привела царевну Софью, — она протянула руку к девочке, но та вместо того, чтобы броситься к мачехе, прижалась ко мне сильнее.
Я хмыкнула. Благодарствую? И это все? Спасибо на хлеб не намажешь.
— Уж не серчай, матушка-царица, но царевну отдам только ее отцу.
— Будь по-твоему. Идите за мной.
Как-то быстро она согласилась. Я уже приготовилась к активному противодействию. Привыкла выгрызать все плюшки судьбы в жестокой борьбе с обстоятельствами. Ладно, войти во дворец — еще не значит выйти из него с наградой. Нельзя расслабляться и терять боевой запал.
Повела Мирослава меня через хоромы богатые. А я смотрю, думаю, где какие преобразования можно устроить. Аляповато всё, аж глаза болят. Нужно будет сменить цветовую гамму на более спокойную.
Вскоре мы оказались в тронном зале. На золотом троне восседал сам Берендей. Софка руку мою отпустила и понеслась к нему, а он даже ухом не повел. Вот что значит не вовлеченный отец. Этого Берендея можно взять за эталон безразличия. Золотой стандарт. Дочка плачет, обнимает его, а ему хоть бы хны. Сидит себе, смотрит вперед, как истукан. Я даже принюхалась. Может, он уже того… просто вынести его забыли и упокоить. Но нет, вроде ничем неприятным не пахнет.
— Ну? — царица посмотрела на меня выжидающе.
Баранку гну!
Что-то она не спешит меня одаривать.
— Слыхала я, что награда полагается тому, кто царевну вернет, — начала я издалека подходить к теме заветных сундуков.
— Истину говоришь. Что же ты хочешь?
— Два сундука с золотом, — выпалила я.
— А не много ли тебе будет? — нахмурила брови Мирослава.
— Радость отца бесценна. Вон как радуется, как смотрит счастливо, как уголок рта весело в сторону косит.
Батюшки, а ведь у него и правда, рот слегка перекошен. Может, его вообще паралич разбил?
— Что же ты будешь с золотом делать?
— Избу мне надо справить, холод в щели задувает, мерзнут мои кости.
— Столько тебе не надо.
Ага, ты мне еще порешай за меня, сколько мне надо.
— Стара я стала. Хочу перед смертью мир объездить, в круиз на ладье пуститься, в иноземных странах побывать, позагорать на белом песочке, сувениров прикупить. И сыночек у меня есть, — моя фантазия сорвалась с поводка. — Гришенькой зовут. Деньги ему отдам. Пусть купцом станет. А то уже семью ему пора заводить, а жилье у нас малогабаритное, невесту привести некуда.
— Скажи, мне, бабушка, где же ты Софочку нашла?
Какой-то вопрос с подвохом. Пятой точкой чую. Сейчас скажу не то, что надо, и не видать мне золота моего.
— А в лесу. Живу я неподалеку от леса. Грибница я. Грибы собираю.
— И продаешь?
— Ем!
Дались, ей эти грибы!
— А что делала царевна в лесу?
Что за вообще допрос с пристрастием пошел? Вот отец ее молчит. А тебе, что, больше всех надо?
— Так то мне неведомо. Не сказала она мне. Попросилась во дворец. Вот я ее и привела.
— Много тебе двух сундуков!
Эй! Ты чего? На каком основании такие выводы сделала? На каком вопросе я срезалась?
— Не хочешь золота давать, тогда отдай мне Кощея! — вырвалось у меня внезапно, я аж рот рукой прикрыла. Но слово не воробей, вылетит — не поймаешь.
— И зачем тебе Кощей? — Мирослава изогнула красивую бровь.
— Зачем молодой красивый мужчина одинокой женщине? — хмыкнула я.
Мирослава уставилась на меня непонимающе.
— Будет лес валить, да избу мне новую строить, раз работников мне не на что нанять.
— Дам я тебе два сундука золота, — процедила она сквозь зубы. — Распоряжусь об этом, а ты, бабушка обожди здесь.
Мирослава удалилась, а я подошла поближе к царскому трону. Странный этот Берендей. Никаких признаков жизни не подает. Я ткнула его руку своим когтем. Никакой реакции. Прислушалась, вроде дышит.
— Что с ним? — спросила у Софки.
— Не знаю. Раньше он таким не был.
— Может, ко мне вернешься? Сбежим, пока эта не вернулась, — я мотнула головой в сторону проема, где скрылась Мирослава.
— Я останусь с ним, бабуся, я нужна ему.
Я прислушалась к браслету. Он вел себя как обычное украшение, не пытаясь меня покарать.
— Хорошо, лишь бы ты была довольна.
Вскоре вернулась Мирослава. Дружинники внесли в зал сундуки. Царица подала им знак, и они откинули тяжелые крышки. Золото. Всё как и договаривались.
— Вот твое золото, бабушка. Мои люди сопроводят тебя до твоего жилища.
— Это лишнее. Живу я на отшибе. Места там пустынные. А вдруг молодчики твои на золото позарятся. А еще страшнее, коли не на золото, а на мою девичью честь. Без обид, ребята, но всякое в жизни бывает.
— Честь, значит, бережешь, — усмехнулась Мирослава.
— Лучше, матушка-царица, повели дать мне лошаденку неказистую, да телегу невзрачную, да рогожи, чтоб сундуки прикрыть от завистливых глаз — и мы в расчете. Коли лошаденки жаль тебе, так мой сыночек завтра ее тебе пригонит.
— Хорошо, будь по-твоему.
На прощание я крепко обняла Софку и еще раз посмотрела на ее отца. Берендей был образцом стабильности. Ничего в его облике не изменилось. Стоило мне только Софку с рук на руки передать, как царица хлопнула в ладоши, и два дружинника мягко подхватив меня под локоточки, поспешили к выходу. Мол: «Иди, бабуль, иди, нечего глазеть на царя-батюшку!»
Вот вам и вся благодарность!
За воротами меня ждала чахлая кобылка в яблоках, кривая, косая, грива облезлая, едва на ногах держится. На лошадке Мирослава сэкономила. Видать не надо было так открыто на ее муженька пялиться, не иначе как конкуренцию почуяла.
Добрые молодцы оперативно запрягли лошаденку в старую скрипучую телегу, укрыли сундуки с золотом рогожей и выпроводили меня с этим добром через
