ни вы, ни я измѣнить этого не можемъ. У васъ какія-то подозрѣнія; я и ихъ не понимаю. Вамъ, вѣдь, извѣстны всѣ желанія папеньки?…
— Не финти ты со мной! — закричала вдругъ старуха: — скверный ты мальчишка! Вижу я, что ты тамъ творишь, что ты отцу въ ухо напѣваешь! Ты хочешь меня перехитрить, такъ это ты врешь, не доросъ еще.
Бабинька заколыхалась.
Бориса взорвало.
— Я не думаю хитрить, — сказалъ онъ громко: — А если за отца заступаться, такъ всегда заступлюсь и не стану прятаться отъ васъ. Чего вамъ отъ меня нужно… Неужели вы не видите, что я васъ ненавижу… Если бы у васъ была хоть капля доброты въ сердцѣ, вы не мучили бы отца каждый день!… Онъ весь свой вѣкъ слушался васъ, — всю жизнь вы его точили, этого вамъ мало: вы и передъ смертью хотите тиранить.
— А, такъ это ты его науськалъ? — вскричала старуха, совсѣмъ ужъ разсвирѣпѣвъ: — нѣтъ, не уйдешь отъ меня. Я буду глава и не дамъ тебѣ командовать, — ты знай это, скверный мальчишка, что отецъ сдѣлаетъ не по-твоему, а по-моему.
Борисъ хотѣлъ показать старухѣ пакетъ; но удержался.
— Такъ изъ-за чего же вы бѣснуетесь, бабушка? — прервалъ онъ: — Вы глава, вы будете командовать, вы только дожидаетесь смерти отца!… Такъ, вѣдь, вы и теперь команндуте… Я одинъ только васъ не слушаю, и никогда не буду слушать!
— Чтожь ты, убѣжишь, что-ли, изъ дому, и Машку твою уведешь? — вскричала бабушка, размахнувъ руками.
Бориса ущемило за сердце. Онъ почувствовалъ вдругъ, что положеніе Маши все-таки тяжело… Отецъ бредилъ: кому, кромѣ бабиньки, оставитъ онъ дочь?… Больно, страшно стало Борису; онъ готовъ былъ просить старуху за свою Машу.
Но это была одна минута. Онъ выпрямился и съ прежнимъ гордымъ чувствомъ взглянулъ на старуху.
— Не боюсь я васъ! — вырвалось у него: — и нечего мнѣ васъ бояться. Пока я живъ буду — вамъ не удастся тиранить сестру. Вы сами чувствуете, что въ васъ уже нѣтъ силы. Да, бабушка, васъ злость разбираетъ, а вы ничего не можете сдѣлать.
Старуха совершенно разъярилась и кинулась было на Бориса.
— Разбойникъ! — кричала она: — ты смѣешь меня ругать! Батюшки! — Бабиньку всю покоробило. — Да послѣ того ты у меня мѣста не найдешь, я тебя живаго въ гробъ уложу!
Старуха такъ взбѣсилась, что сама не знала, что говоритъ.
Борисъ расхохотался.
— Воды напейтесь, бабушка, — сказалъ онъ, и вышелъ въ корридоръ. — Кто тутъ есть? — крикнулъ онъ въ дѣвичью: — бабушка зоветъ; стаканъ воды ей!
«Кончено ея царство!!» — проговорилъ онъ, и онъ все-таки невольно вздохнулъ. Онъ выходилъ побѣдителемъ, но ему не было отъ того легче: — впереди предстояло, можетъ быть, еще больше борьбы и страданья.
Борисъ наткнулся въ корридорѣ на нѣмку и сказалъ ей:
— Бабушка васъ ждетъ, успокойте ее, пожалуйста.
Та хищно взглянула на него.
XXIII.
— Голубчикъ мой, Машенька, — говорилъ Борисъ, цѣлуя сестру, у себя въ комнатѣ, — отчего ты за меня такъ боялась? Ты думала, бабушка меня заѣстъ?
— Да, Боря, я ужъ не знала что думать. Ты ушелъ и все внизу былъ. Я боялась, что папа на тебя разсердится.
— Нѣтъ, папа ничего. Ты видишь, какъ я веселъ. Папа нынче мнѣ много хорошихъ вещей сказалъ: теперь другое пойдетъ…
— Что пойдетъ? — наивно проговорилъ ребенокъ
— Лучше жить будетъ.
— А папа долго проживетъ?
Борисъ промолчалъ.
— Ты что же молчишь, Боря? Видно, онъ скоро умретъ, — сказала дѣвочка, покачавъ головой.
Борисъ былъ въ волненіи. Онъ прошелся по комнатѣ и, глядя на сестру, призадумался. Какія надежды волновали его? Чѣмъ онъ могъ утѣшить этого ребенка?
— Маша, — проговорилъ онъ тихо…
— Что, Боря?
— А если папа, въ-самомъ-дѣлѣ, умретъ, — куда мы уйдемъ отъ бабушки?
— Не знаю, Боря. Я съ тобой… — отвѣтила дѣвочка и взглянула на брата.
— Да, Мaшeнььa… — проговорилъ Борисъ, взявъ сестру за руку… Онъ сѣлъ на диванъ, а ее посадилъ къ себѣ на колѣни… — Ты со мной, и уходить намъ не нужно; тебя бабушкѣ не отдадутъ.
— Боря, толстая все стращаетъ, что меня въ институтъ отправятъ. И зачѣмъ это она мнѣ каждый день твердитъ: «Погодите, присмирѣете вы, какъ на васъ казенное платье надѣнутъ да по звонку будутъ съ постели подымать…» А знаешь, Боря, мнѣ хочется куда-нибудь.
— И меня не жалко? — спросилъ Борисъ.
Дѣвочка зарумянилась и обняла брата.
— Ахъ, Боря! жалко; да вѣдь тебѣ изъ-за аеня все достается. Ни одного денька нѣтъ, чтобъ у насъ въ домѣ весело было.
Ребенокъ сказалъ это со слезами въ глазахъ.
— Тебя увезутъ тогда только, — проговорилъ Борисъ: — когда ни папы, ни меня на свѣтѣ не будетъ. Развѣ тебѣ хочется, чтобъ я умеръ?
— Ахъ, нѣтъ, что ты, что ты, Боря! — закричала дѣвочка и заплакала.
Борисъ не утѣшалъ ее, не удерживалъ ея слезъ.
Эти слезы были такъ хороши, что на нихъ можно было только любоваться.
— Нѣтъ, Боря, — заговорила дѣвочка, закладывая за уши свои прекрасные локоны, — не хочу я никуда; какъ меня ни брани, хоть наказывай каждый день, а я безъ тебя жить не могу. Ну, пока маленькая — потерплю; а какъ выросту, тогда ужъ толстой не будетъ, бабушка умретъ; а если и жить будетъ, такъ вѣдь-я ужь сдѣлаюсь большой. Вотъ тогда-то мы съ тобой заживемъ! — проговорила дѣвочка и лицомъ посвѣтлѣла.
Борисъ любовался своей сестренкой: выраженіемъ ея глазъ, тономъ ея простодушной рѣчи, ея дѣтскимъ говоромъ.
Она смягчила для него впечатлѣнія дня, отъ которыхъ на сердпѣ было такъ жутко.
— Маша, сходимъ внизъ, — сказалъ Борисъ, опуская ее съ колѣнъ: — посмотримъ, спитъ ли папа. Онъ велѣлъ тебя привести, да и заснулъ сейчасъ же.
— Пойдемъ, Борисъ, пойдемъ.
Они тихонько спустились съ лѣстницы и, отворивъ дверь въ бильярдную, стали приближаться на цыпочкахъ къ двери въ спальню. Она была на половину отворена.
— Войдемъ, Маша, — проговорилъ Борисъ: — къ папѣ можно.
Больной засыпалъ вторично, но, увидавъ дѣтей, приподнялъ голову и подозвалъ ихъ.
Маша бросилась цѣловать его.
— Тебѣ, папа, получше сегодня?
— Да, Маша, — освѣтилъ больной слабымъ голосомъ: — получше, голубушка моя.
— Я хотѣла придти къ тебѣ пораньше проститься, да думала что нельзя.
— Боря, — проговорилъ больной, указывая на дочь; — какая она у насъ славная дѣвочка! — И онъ взглянулъ на Бориса такъ, что онъ понялъ все въ этомъ взглядѣ.
— Ты, Маша, слушайся брата, во всемъ, что онъ скажетъ… того и я желаю.
Больной опустилъ голову и прошепталъ:
— Ну, прощайте, дѣти…
Маша поцѣловала его руку и взглянула на брата.
— Слышишь, Боря, — прошепталъ еще больной… — завтра не забудь…
Борисъ нацѣловалъ отца въ плечо и проговорилъ:
