это определение – форменный идиот, которым и любил иногда щегольнуть.
Раздался условный звонок в дверь. Рубежкин долго всматривался в глазок. Вроде бы Витольд был один. Но на всякий случай он, набросив цепочку, чуть приоткрыл дверь.
– Ты долго будешь меня мариновать? – поинтересовался школьный друг.
– Ствол в ребра, и позвонишь как надо. Это называется под принуждением. Может, слышал?
– Знаю я, как это называется. Обижаешь. Ладно, запускай.
Они расположились на кухне. Выпили за встречу. Рубежкин рассказал о случившемся. Дядя Вилли уточнил некоторые детали:
– Боевой или травмат?
– Кто ж его разберет, через глазок-то? – объяснил Рубежкин.
Еще выпили и закусили. Потом еще. Рубежкин подумал, что, поддавшись эмоциям, допустил ошибку и не взял третью бутылку водки.
– Его надо вывезти в лес и там закопать, – после недолгих раздумий предложил дядя Вилли. – Иначе это сделает он и закопает соответственно тебя. Он же грозился тебя урыть?
– Грозился.
– Ну вот!
– Живого? – уточнил Рубежкин.
– Кого? – не понял дядя Вилли.
– Его, не меня же!
– Зачем живого? Мы же не звери какие-нибудь там!
– Ты это серьезно?
– Абсолютно!
– Технически сложно, – тщательно все обдумав, откликнулся Рубежкин. – Сначала придется его как-то усыпить… Нет, не выйдет, сложно.
– Зачем усыпить? – поморщившись, возразил дядя Вилли. – Не надо. Мы минуем этот промежуточный этап. Гуманность в данном случае ни к чему. Надо сразу! – И он выразительно посмотрел на ленинсталина, который стоял в отдельной деревянной подставке на почетном месте около плиты.
– Ну, это – крайняк! Может, еще даст задний ход? – предположил Рубежкин.
– Вряд ли. Я эту публику знаю. Они понимают, только когда ломом по башке. С ними по-другому нельзя. Проходили. Смотри, не тяни.
Дядя Вилли в лихие девяностые занимался продажей мороженых куриных окорочков, и ему приходилось иметь дело с отбросами общества, поэтому эти вещи ему были знакомы не понаслышке. Он достал ленинсталина и уважительно, осторожно дотронулся пальцем до лезвия.
– Интересно, что означает эта надпись на лезвии? – поинтересовался он.
– Данька узнавал у одного немца в колледже. Приезжали по обмену. Превосходство стали. Вроде так, – пояснил Рубежкин.
– Превосходство стали… – повторил со значением дядя Вилли и, поставив ленинсталина на место, уточнил: – Все-таки, бандит или мент? Неясно. Можно, конечно, тачку по базе пробить, но, скорее всего, это ничего не даст, – стал он размышлять вслух.
– А возможно, что и депутат.
– Вероятность этого события равна нулю, – веско возразил Витус. Для пущей убедительности он иногда прибегал к научной аргументации. – Ты меня, конечно, извини, но даже для помощника нардепа твоя панелька жидковата. Ладно, давай еще по одной.
Они допили бутылку.
– У тебя гвоздь в хозяйстве найдется? – спросил дядя Вилли. – Желательно, ржавый.
– Обычный есть, а ржавый – не знаю. Вряд ли. Зачем тебе?
– Надо заделать хорошую царапину, а гвоздь положить на капот, – пояснил дядя Вилли. – Так будет по понятиям. Поверь мне на слово, так нужно.
– Чтобы он окончательно взбеленился? Нет, это преждевременно. Я, конечно, тебе верю, но, возможно, он уже понял свою ошибку и больше не появится.
– Опять ты за старое, – с укором сказал дядя Вилли. – Я не настаиваю, но учти, ты совершаешь грубую ошибку.
– А почему именно ржавый?
– Сразу поймет, что никакие уколы не помогут!
– Кому? – продолжал допытываться Рубежкин.
– Кому-кому! Фраеру этому! Вот кому! Ну ты даешь! Чего неясно-то? – удивился непонятливости друга дядя Вилли.
– А уколы от чего?
– Как от чего? От столбняка, разумеется!
– Я что-то не врубаюсь. Ты царапать-то что будешь? – Рубежкин знал, что Витус иногда говорит загадками, пропуская промежуточные умозаключения, которые, на его взгляд, являются очевидными. И сразу переходит к выводам.
– Ну ты даешь! Чего тут не понять-то?! Сначала машинку эту гребаную, и гвоздик – на капот. Мол, мы тебя предупредили. А потом можно и по ноге ненароком черкануть, если будет упираться.
– Ну это, знаешь, до него вряд ли дойдет! – засомневался Рубежкин. – А только насторожит и сильно озлобит.
– Это его проблемы! Нам-то что париться? Ты просто эту публику не знаешь. Они тупые-тупые, а в этих вещах секут, как академики.
– По-любому, если дело дойдет до гвоздя, на нем не должно быть отпечатков пальцев.
– Насчет отпечатков – разумно. Береженого Бог бережет, – одобрил Витус.
На кухню заглянула бабушка Пыряева. Внимательно осмотрев выпивающих, пропела:
– Бабы нет и деда нет, некого бояться! Приходите, девки, к нам, будем целоваться!
После чего удалилась.
– Чего это она? – насупился дядя Вилли. Когда он не понимал происходящего, то замыкался в себе и подозревал окружающий мир в излишнем коварстве.
– Частушка. Готовится к Евровидению. Не понимает, какая нависла опасность. Кстати, исполнила неплохо, – прокомментировал Рубежкин.
– А-а, – протянул дядя Вилли. – Славы захотела. Ну не знаю. По-моему, у нее мало шансов. – Он воспринимал жизнь серьезно.
– Она и не стремится к победе, – пояснил Рубежкин.
– Ладно, старина, пойду. Поищу кое-какой инвентарь для этого умника. Короче, десятиминутная готовность. Все, завтра подъеду. Пока!
Про таких, как Буткус, в школьные годы говорили – из молодых да ранних. А позже – или грудь в крестах, или голова в кустах. Но ему как-то всегда удавалось проскакивать между Сциллой и Харибдой. Эти два чудовища, как известно, обитали по обе стороны Мессинского пролива и поглощали зазевавшихся мореплавателей. Но до дяди Вилли дотянуться им никак не удавалось. Поэтому с ним не случилось ни того, ни другого. Конечно, с оговоркой – пока. Потому что еще не вечер. Видимо, кто-то там наверху, не в смысле начальства, а в других сферах оберегал его от крайностей. Возможно, из жалости, не хотелось губить такой экземпляр. В общем, неизвестно.
После ухода Витуса Рубежкин некоторое время любовался дверной цепочкой. Когда он заказывал новую железную дверь, замерщица, боевая тетка под пятьдесят, объяснила ему, что Рубежкин оказался сотым покупателем, и ему от фирмы-изготовителя полагается уникальный подарок – титановая дверная цепочка. При этом она сделала такое лицо, будто он выиграл миллион.
– Зачем она нужна вообще-то? – проявил тогда неблагодарное недоумение Рубежкин. – Вроде бы этот атрибут теперь не в тренде. – Иногда, чтобы произвести впечатление, он использовал иностранные слова.
– Не поняла, ладно, неважно. Вы пока еще сами не осознаете, как вам повезло! – сказала в ответ тетка-замерщица и объяснила, что этот самый атрибут крепится таким хитрым способом, что дверь выдерживает удар хорошего средневекового тарана, которым взламывали ворота замков при осаде.
– Вы что, проводили испытания? – не поверил этой туфте Рубежкин.
– Зачем испытания? Достаточно математической модели, – снисходительно пояснила она. – Я вам оставлю свою визитку. Звоните, если что. Вы понимаете, о чем я?
– Догадываюсь, – ответил он.
Набросив цепочку, Рубежкин вспомнил замерщицу: "Действительно, повезло… Теперь понимаю…" И решил ей позвонить,
