иное впечатление. Он остановился, резко развернулся, взял Ферра за плечи и вглядывался довольно, словно узрел племянника после долгой разлуки.
– Вернулся к своей пещере, хитрец, получается? – довольно заключил он. – Живёт в трёх шагах и не заглянул ни разу, ну что за человек? А ты… Нет, не его, конечно, не его. Ёрку, глаза-то их рода. Вот Мельха обрадуется! Надеюсь, у учителя и отца всё благополучно?
– Здравствуют, – ответил Ферр с изумлением. – Вы знакомы?
– Больше вёсен, чем живёшь ты, юноша, – засмеялся Огаф. – С Вальги мы друзья давние. А сэйды наши и подавно, – одного дома, брат с сестрой. Глаза дымчатого изумруда – ваша семейная черта, у всех такие. По ним тебя и признал. Но всё после, познакомишься ещё с тёткой, сейчас идём – тан ожидает.
Советник привёл их в небольшой зал, велел располагаться и отправился к Хараду с сообщением. Место больше походило на помещение для личных бесед, чем на комнату для приёма гостей. Потрескивал дровами высокий очаг, дарил тепло прохладе камня, играл светом на роскошных гобеленах да картинах повсюду. На дорогих массивных креслах с узорной резьбой шкуры для пущих тепла да мягкости. У длинного дубового стола суетились люди – расставляли тарелки со снедью, кувшины с вином, замысловато украшенные чаши. Видно, Огаф давно шепнул подготовить встречу и знал, что тан не осерчает от его своеволия.
– Что же ты должен был тут натворить для такого приёма? – шепнул Ферр, наклонившись ближе к колдуну.
– Скорее не что, а сколько раз, – хитро усмехнулся Ульд. – Но где мергу пустяки, – простому человеку чудо, будь он хоть трижды таном.
– Пустяки? – недоверчиво переспросил жрец. – Ты и сражение со слуа пустяком обозвал.
– С Харадом бывало куда серьёзней того, – признал он нехотя. – Земли у них неспокойные, очень уж много крови проливается. Да и Великий Раздел слишком близко.
Ферр понимающе кивнул. Эйдре глянула на мужчин с любопытством, но от расспросов сдержалась. Ей одной было не привыкать к слугам и быту знатных господ, потому теперь рядом со спутниками стояла княжна верхнего мира – гордая и прекрасная даже в дорожной одежде. Когда-то наскоро пригладила растрепавшиеся косы, – друзья того и не приметили; изящным жестом сложила ладони на юбке, на губах заиграла мягкая улыбка. Садиться не спешила, ожидала, пока закончат суету у стола. Ферр и Ульд положились в том на её решение и тоже остались на ногах.
Когда подготовка к обеду окончилась, а слуги, кроме нескольких доверенных, незаметно выскользнули в коридор, в зал вошёл сам хозяин. Статный и широкоплечий, крупнее мерга, единственный при оружии. Богатый наряд не сумел бы скрыть могучего воина, светлые с проседью волосы, рыжеватая курчавая борода да бледная кожа выдавали человека северных кровей. За его спиной вышагивал Огаф с женщиной, чьей красоты не украло время. Темноволосая сэйд в расшитом платье цвета сумрачного вечернего неба глянула на Ферра с интересом, а жрец признал глаза дымчатого изумруда, общие для него и отца с братом. Она изящным движением сняла со спины искусной работы клёрс, села, расправив юбки, на тотчас поднесённое кресло, приготовилась играть. Харад тем временем пытливо осмотрел гостей, остановил взгляд на мерге.
Ульд сделал шаг вперёд, склонился в поклоне:
– Мой тан.
– Начинаю сомневаться, Йорги, – густым басом ответил тот, но в голубых глазах искрился добродушный смех. – Давненько тебя не видали в стенах моего замка.
– Зато с месяц наблюдают на твоих землях, – напомнил колдун с улыбкой.
Харад махнул рукой и велел начинать обед. Пиршество вышло знатное, вино текло рекой, а выступал для них сам Огаф со своей спутницей. Ферр с любопытством слушал друга Вальги, а советник словно нарочно постарался спеть больше историй из прошлого Ульда и тана. Жрец дивился этим балладам: будь там хоть половина правды, приём колдуна с такими почестями оказался бы заслужен вполне. Харад с мергом за столом временами вспоминали случаи, о которых пел Огаф, хохотали и обсуждали, потому Ферр понимал: истины в словах песен добрая часть, и смотрел теперь на друга с уважением. Ульд говорил, что в странствиях провёл уже пять вёсен, посему выходило: с первой из них он служил своему тану да защищал земли Фелбера. Обстоятельств знакомства мерга с Харадом Ферр не узнал, но желал после выпытать, ибо история обещала оказаться знатной. Где видано, чтобы совсем юный мальчишка попал в милость к тану сразу по уходе с родного порога, да ещё так, чтобы после владыка Олкуда при своих слугах звал его другом, не скрываясь?
Когда все наелись, а вина оставался лишь кувшин, пир окончился. Огаф сел за стол к гостям, а Эйдре утянула куда-то его Мельха. Ферр проводил свою деву взглядом, – сэйд перешёптывались, тихонько смеялись и не имели ни капли желания оставаться в зале дальше. Он улыбнулся и перевёл взор на Харада, который теперь вольготно раскинулся в кресле, сгрёб могучей рукой кувшин вина и сам разлил гостям.
– Огаф упоминал: ты хотел меня искать, – перешёл к делу Ульд. – Случилось чего?
– И да… – задумчиво пробасил тан, – и нет. Тёмная история, хоть твой совет, а лишним не будет. Но время ждёт, коль желаешь сначала отдохнуть, – тебе здесь всегда рады и без работы, Йорги.
– И всё же говори, что тебя волнует, – попросил колдун. – После решим, стоит ли сперва отдыхать.
Хозяин отпил вина, громко поставил чашу на место, потёр лоб широкой ладонью, словно собирался с мыслями да решал, с чего начать рассказ.
– Был у меня виночерпий, Дунки, – наконец вздохнул Харад. – Может, помнишь его – вертлявый такой, щуплый, с красным лицом вечно ходил. Человек добрый, только выпить смерть как любил. Это-то его погубило – вторым месяцем лета помер. Проводили мы его по всем законам, простились, пировали как положено. Дурного о нём никто не вспомнит: хороший мужик был и жил в ладах с совестью. Вроде, тут бы и вся история, но луну спустя начались в моих погребах беды. Вино исчезает, пиво да мёд без разбору – прямо бочками. Стали вора искать – нет ни души. Стражники стояли – тишина, а утром опять пропажа. Огаф сам там просидел четыре ночи, никого не видел, а результат тот же. Только вот… Скажи ему, Огаф.
– В первую ночь почудилось мне, – произнёс советник встревоженно, – что слышу голос Дунки. Вроде как напевает чего-то. Думал, померещилось от усталости. А к третьей примелькалась мне его фигура в темноте. На краю глаза вертится, совсем как при жизни, – всё на месте ему не стоялось. Руками размахивает, а обернёшься – нет никого. И только песня его голосом, тихо-тихо, шёпотом. Он-то у нас один шепелявил больно, такое не перепутаешь.
Ферр глянул на Ульда. Колдун сидел спокойным: ни в глазах, ни на
