что затеял, не уходи побежденным обстоятельствами, примени к ним самые радикальные меры. Никогда не сдавайся, бей мечом, рассекай Гордиев узел. Мы с Эммой выросли в Яичном. Кое-что знаем про Огоньковых.
– Взрослые при нас не вели беседы, но мы обожали подслушивать, – подхватила Эмма. – Моя бабуля Татьяна Константиновна – тысяча восемьсот девяностого года рождения. Многим сегодня кажется, что она появилась на свет тогда, когда люди еще в пещерах обитали. Но она дожила до тысяча девятьсот девяносто второго. Ушла в сто с лишним лет, не потеряв ни ума, ни памяти. А я появилась на свет в тысяча девятьсот пятьдесят втором. Мне, третьекласснице, пионерке, бабуля казалась ровесницей египетской пирамиды.
– Верно, – рассмеялась Матрена. – Мы с Эммой одного возраста. За долгие годы, что прожили самые старшие члены наших семей, жизнь несколько раз поменялась радикально! Как-то раз я, школьница, написала доклад по истории, тема – крепостное право на Руси. Потом побежала к бабуле Моте – ее так звали, чтобы нас не путать, – закричала: «Уроки выполнила, пойду гулять!» Она возразила: «Сначала прочитай мне вслух свой доклад по истории». Я выполнила ее просьбу, бабуля возмутилась: «Да, Салтычиха существовала. И мать Ивана Тургенева безжалостно издевалась над своими крепостными. Но нельзя всех под одну гребенку стричь. Вот наш барин, любимый Афанасий Константинович…» И пошла рассказывать, сколько дед Сукова, его отец, да и он сам крепостным хорошего сделали. И школу построили, и всех грамоте обучили, и доктора к больному крестьянину сразу звали, и невестам приданое давали. Никогда никого из своих подневольных даже пальцем не тронули. Бабуля вспомнила, что в те далекие времена в армии служили двадцать пять лет, и от каждого села одному парню следовало отправиться в полк. Суковы всегда собирали народ, предлагали: «Сами там меж собой договоритесь, кто встанет под ружье. От себя обещаем денежную пенсию его родителям, помощь им всякую». Рассказала мне все бабуля, потом очень тихо спросила: «Последний-то наш барин, Афанасий Константинович, в революцию от большевиков не пострадал, жив остался. А почему? Его Елизавета спрятала у себя, красноармейцам наврала, что мужчина – родственник ей. Наши все правду знали, но молчали, не выдали барина. Как думаешь, о злом, жадном человеке так простые люди позаботятся?»
Бессмертная рассмеялась.
– Я была под сильным впечатлением. В учебнике написано, что все бояре были гадами, они народ угнетали. А баба Мотя другое рассказала. Ну, я и выступила на уроке с защитительной речью в адрес дворянства.
– Что потом случилось! – всплеснула руками Эмма. – С Матренки пионерский галстук сняли, припомнили, что у нее по женской линии одни ведьмы, значит, и она сама такая… Подруга моя сейчас что до вас донести пытается? Кое-кто из Яичного не просто помнил о том, что когда-то было крепостное право, а сам был крепостным. Мама Татьяны Константиновны, моей бабушки, была из таких крестьян. А баба Таня видела, как Николая Второго прогнали, прошла через Великую Отечественную войну, узнала про полет человека в космос, услышала, как незадолго до ее кончины рухнул коммунистический режим.
– Наши бабушки такое могли про односельчан рассказать! – продолжала смеяться Матрена. – А мы, внучки, под ногами крутились… Иван Павлович, не ерзайте, не думайте, что мы просто так, от ничегонеделания языки чешем. Доносим до вас, что мы многое узнали из бесед наших бабулечек. Да и с нами, когда подросли, они тоже делились. Сейчас расскажем, что знаем про Огоньковых.
– Отец у Пети был простым, не особо грамотным, – продолжила Эмма. – Звали его Алексеем, а маму Петра – Елизаветой. По соседству с ними через забор жили Никифор и Наталья Шмиллеры. Фамилия никак не русская, правда, Иван Павлович?
Я молча кивнул.
– Ну и откуда в Яичном Шмиллеры? – улыбнулась Матрена. – Когда французы шли на Москву, одного своего раненого они бросили неподалеку от нашего села. Мужчину подобрала Настя Волкова, выходила. Парень принял христианство, женился на Анастасии, остался в деревне. Барин Николай юношу потом к себе приблизил, тот его сына Константина языку французскому учил. Фамилия того солдата была – Шмиллер. Не редкость похожая ситуация во время каждой войны – любовь не знает границ. Прошло время. У потомков француза и Натальи родилась дочь. А у Алексея и Елизаветы на свет появился Петя. Это по документам. А на самом деле Петр был сыном барина Афанасия. Бракосочетание Алексея и Елизаветы было фиктивным – наверное, женщина захотела родить от барина. Но время на дворе было непростое, мальчику лучше было иметь крестьянское происхождение. Алексей вскоре умер после того, как Лиза забеременела, ребенка он не увидел. Петя подрос, больше детей у Елизаветы не было. Афанасий был жив, пожилой уж, но в разуме, бодрый. Женщина никогда не скрывала, что является любовницей барина, она стала тем самым сотым медведем из поговорки, который охотника убил. Ловелас-то превратился в верного спутника жизни Лизы. Да и как такое замазать? Всем все было известно. Но Афанасий всегда был добр с крестьянами, поэтому селяне прикусили языки. Барин определенно кое-что припрятал, жили они с Лизой тихо, но не нуждались. И в конце концов пара стала вызывать уважение. Понятно народу стало, что тут настоящая любовь, мужчина в возрасте и молодая женщина нежно друг к другу относятся.
Эмма кивнула.
– Да, моя бабушка говорила, что они, как голубки, вечером в саду сидели. Он в кресле, пледами укрыт, книгу вслух читает. Лиза рядом очередное одеяло вяжет. Петенька в коляске спит. Хороший мальчик получился. Когда школу окончил, уехал в Москву. Крестного отца ему Афанасий правильного подобрал – сына друга своего близкого. Тот был москвичом, лет ему тридцать было на момент крестин. Умный, образованный, когда Петя подрос, крестный уже большую должность занимал. А у Шмиллеров девочка подрастала, Дусенька. Тихая, милая, вышивала красиво. Это я уже вспоминаю пятидесятые годы прошлого века. Когда Огонькову исполнилось то ли восемнадцать, то ли девятнадцать, Евдокии, наверное, было пятнадцать. Шмиллеры отправили ее учиться. Куда? Родители спокойно объясняли любопытным: «У нас родственник в Питере, семья богатая, чиновная. Они Дусеньку в хорошую гимназию пристроили. Потом в институт пойдет». Потом отец и мать Дуси ушли на тот свет. Да и других селян уже нет. Петя Огоньков вроде в Москве, дом его родителей закрыт. Афанасий, понятно, скончался. Елизавета после смерти барина тоже недолго прожила. Вся в черном ходила, потом исчезла – говорили, что в монастырь подалась. Правда или нет, не знаю. Дом, который достался Дусе, заперт – куда девушка подевалась? Ни у кого о ней сведений не было. Время текло, в Яичном ничего особенного не происходило, и вдруг…
Глава двадцать первая
Эмма закашлялась, взяла чашку с
