кто к нашему автобусу.
Устроили нам японцы передвижное минное поле…
Этот солдат, который взорвал автомобиль с нашими бойцами, один больше вреда принёс чем три самолета с камикадзе. Сам он погиб, но и с собой многих на тот свет утащил…
Князь, я и половина пассажиров автобуса уже снаружи были, когда очередной смертник взорвал идущий перед горящим автомобилем танк.
Почти одновременно с этим в хвосте колонны тоже что-то взорвалось. Что, мне видно не было. Дорога только-только сделала поворот и конец колонны был скрыт от моих глаз.
Мля!!!
Прямо напротив меня через гаолян к дороге торопился японец в военной форме. Запнулся он где-то, или ещё по какой-то причине от своих сослуживцев-живых мин отстал, но те уже на мелкие кусочки сами себя разорвали, а он ещё долг токкотай не исполнил.
Токкотай…
Сегодня утром я бы его назвал камикадзе, но у каменного дома, где на нас три самолета спикировали, Александр Владимирович все точечки над «и» расставил, уменьшил глубину невежества окружающих. Моего в том числе.
— Камикадзе… Божественный ветер. — князь перевел глаза на труп летчика. — Или — ветер богов. История этого понятия весьма давняя. В 1274 году, а потом и в 1281, корабли монгольской армады хана Хубулая приближались к берегам Японии для ее завоевания. Все японцы, в том числе и их император, усердно молились богам и надеялись только на чудо божественного спасения от этого нашествия. Надо сказать, что это чудо оба раза и произошло. Мощнейшие тайфуны дважды уничтожали монгольский флот. Тогда и назвали японцы эти тайфуны — «камикадзе» — божественным ветром… С тех пор явление «камикадзе» стало понятием последней надежды, спасения от гибели, полного поражения. Этот летчик — камикадзе. Камикадзе — часть более широкого термина токкотай, которым в Японии обозначают всех добровольцев-смертников…
Моя пуля оборвала бег носителя бамбукового шеста со взрывчаткой. Стрелял я в голову, так как у токкотай на груди висела ещё какая-то сумка. А вдруг там то же самое, что и на шесте?
Так я и спас весь цвет советской науки…
Не мои это слова, так Александр Владимирович сказать изволили.
Да, ещё. До нападения на нас в гаоляне, князь нам стихи, что он читал у каменного дома, всё же перевел. Сразу несколько пассажиров автобуса об этом его попросили.
Я не стою, мама, твоей слезинки,
Я вернусь — мы вечно идем по кругу.
И я буду видеть твои морщинки,
И на плечи лягут родные руки
В самом высшем, славой слепящем миге.
Не грусти, я жизнью своей доволен,
И смотри на небо — мою обитель.
Я проснулся, мама — мне было больно,
Что во сне последнем тебя не видел.
Ты прости — тебя забывал невольно.
Завтра утром встречу тебя за дверью,
Седины коснусь, унесу усталость.
Десять раз бы умер с улыбкой, верь мне,
Чтобы видеть гордость твою и радость.
…Я увижу, мама, — я стану ветром.
Глава 33
Глава 33 Четверть часа на дороге среди гаоляна
Тем временем наш автобус опустел. Не очень организованно, но все пассажиры его покинули.
В гаоляне спрятаться? Ага, там голову и снесут самураи недоделанные.
Почему недоделанные? Просто всё, князь опять же данный вопрос сегодня прояснил — только после смерти токкотай его родственники грамоту получит, где прописано, что с этого момента его семья становится семьей самурая. Во как. Но, если я ничего не путаю, самураи и так считают себя уже мертвыми?
Да… Без поллитры здесь не разберешься…
На дороге оставаться? Тоже не вариант… Не осколок, так пулю поймаешь.
В голове колонны опять раздался взрыв. Похоже, ещё одного танка мы лишились — больше ничего другого так сильно взрывающегося там не было. Раньше впереди автобуса и машины с солдатами шло два танка, но один у нас камикадзе повредил. Стрелять из его пушки после тарана самолетом уже нельзя было и мы его в сопровождении нескольких бойцов обратно отправили. Пусть едет на ремонт, не у обломков самолетов же ему стоять.
— Ложись! — гаркнул князь.
Так скоро он себе и голос сорвет…
Впрочем, куда ему деваться. Светила отечественной советской науки как перепуганные цыплята у автобуса кучковались. Пара очередей и — пропали умные головы.
Впрочем, ко мне это тоже относилось. В ростовую мишень, что ученого, что военного медика попасть легче, чем когда они на пузе лежат.
Команда ложись… выполнялась учеными с некоторой осторожностью. Одно слово — непуганые они, горя не видели. Я как стоял, так и в дорожную грязь разом опустился — дождь тут тоже прошел, а не только в том районе, который мы уже проехали.
Как оказалось, я немного поторопился.
— Иван, посмотри, что там?
Александр Владимирович мотнул головой в сторону хвоста нашей колонны. Правильно, не гистолога-профессора или химика туда ему посылать. У меня шкура простреляна, голова контужена — осторожно буду себя вести при выполнении его задания.
В хвосте колонны, и правда, стало тихо. Больше ничего не взрывалось и не стреляли. Видно набрела на нас только небольшая группа смертников, или, мы на неё нарвались. Впрочем — хрен редьки не слаще.
Идти мне никуда не пришлось. Только встал на ноги, с той стороны, куда мне князем было указано, охрана наша прибежала. В глазах у всех только один вопрос — живы ли мы, не потеряно ли научное достояние страны советов. Если да — им тоже голов не сносить.
Прибежавшие тут же нас окружили, отсекли своими телами от гаоляна. Стоять они не остались, каждый из положения «с колена» приготовился стрелять. Вот я лично, не люблю это положение. Почему? Результат у меня нестабилен. Положение какое-то неустойчивое, колебание тела передается мушке. Вывод? Тренироваться, Ваня, надо больше…
Не легли парни в фуражках с васильковыми тульями, не легли… Может, так и положено? Все секреты охранного дела мне неизвестны, вот и всплывают в голове глупые мысли.
Всё. Конец. Больше никакие демоны из гаоляна не лезли.
Почему, именно демоны мне в голову пришли? Ещё до Великой войны, когда я в японском лагере для военнопленных был, одного из надзирателей демоном óни называли. Он за каким-то лешим с канобо — железной палицей с шипами ходил. Ну, точно, как óни — большие злобные клыкастые и рогатые человекоподобные ёкаи с красной, голубой или чёрной кожей, живущие
