- И? Почему они на связь не выходят? Сопроводить - дело пары недель, ведь так?
Полковник замялся и приподнял чёрные, густые брови, нехотя признавая:
- Так, да не так. На колонну с техникой напали, много наших раненных, ещё больше убитых. А кто-то до сих пор числится без вести пропавшим.
В ушах остервенело забарабанило сердце. Саня... хоть бы жив остался...
- Где списки?! Почему родных не оповестили?! - встряхнул Серегу за грудки. Он попытался освободиться из моей хватки, стреляя растерянным взглядом по сторонам.
- Ты репутацию мне не порть! - рыкнул, стряхивая с себя мои руки.
- Мне. Нужны. Списки, - угрожающе процедил, мысленно отсчитывая секунды, чтобы не взорваться.
- Идём в мой кабинет. Умоляю только, не ори. Ни к чему все это придавать огласке!
Пока полковник перебирал ворох бумаг, в поисках нужной информации, я мерил кабинет шагами, не в силах удержать себя на месте. Страх за друга отравлял каждую клетку, заставляя сердце биться чаще, а мысли путаться.
- Вот! - облегченно воскликнул Щербина, победно тряся помятой бумагой в воздухе. Вот так, значит, она важна, что валяется непонятно где и особо не бережется. - Как, говоришь, у него фамилия?
- Соловьев, - тут же отозвался, затаив дыхание.
- Тааак, Соловьев, Соловьев, - забубнил полковник, водя пальцем по спискам. - В погибших его нет... таак... в живых тоже...?
- Дай сюда, - не выдержал я, и выдернул лист из рук товарища. Быстро пробежался глазами по столбцам с фамилиями и внутренне похолодел, когда споткнулся о надпись: Соловьев А.А. - пропал без вести.
Медленно сел на скрипучий стул, оперевшись лбом о сжатый до хруста кулак. Что ж за жизнь-то такая! Лупит без предупреждения и объявления войны. Где-то нагрешил ты, Глебка, вот и расплачиваешься... Ладно, все это пустяки, лишь бы друга отыскать, да жене вернуть.Над своим дальнейшим решением я долго не думал. Тут других вариантов и быть не могло. Поднял на, затаившего дыхание Сергея, взгляд и вынул паспорт:
- Оформляй, брат. Мне нужно в Ирак.
3.16
Нью-Йорк.
Ещё одна затяжка и лёгкая дрожь в пальцах. Жизнь после Ирака окрасилась в черно-белые краски, окончательно убивая во мне всякую надежду на лучшее. Растаптывая остатки человечности и сострадания. Толкая к пропасти безумия и безысходности.
Через несколько дней после вербовки я поднялся по трапу самолета, путь которого лежал в бурлящую беспокойством страну. Короткая военная подготовка, автомат в руки и несколько месяцев службы в горячей точке, где каждый день сталкиваешь со смертью. Слышишь автоматные очереди, взрывы, плач и стоны ни в чем неповинных людей, которым просто не повезло. Мирные люди из той же крови и плоти, не по своей воле угодившие в мясорубку войны и лишившиеся планов, надежд, мечтаний.
Сложно. Сердце черствеет, а разум старается отгородиться от происходящего. Несмотря на то, что мы находились там сугубо для охраны поставок оружия, каждый день приходилось сталкиваться со смертью. Нос к носу. И это сводило с ума.
В первый же день службы я узнал, что после нападения на вереницу техники, некоторых военных взяли в плен. Их же причислили к группе без вести пропавших. С отрядом бандюков, что решили поживиться новенькой техникой, связаться не удавалось. Они захватили пленных и испарились. Командующий предпринимал попытки отыскать следы, время шло, но ничего не менялось. У него были связаны руки обязательством не вступать в открытые конфликты, оттого все его усилия растворялись без остатка.
И я дезертировал. Ушёл за целью, из-за которой покинул родной дом и оставил мать. Хоть и не сказал ей, куда на самом деле отправился. Надеялся, что верни я живыми парней, мне простят преступление и не накажут за побег.
В один из дней службы, мы столкнулись с отрядом американских военных, которые продолжали оставаться на территории Ирака, выполняя свои задачи. Проходили мимо с колонной техники, как вдруг в воздухе засвистели снаряды, метко бомбардирующие нашу вереницу и, разбивших поблизости лагерь американских коллег. Если наши безостановочно бдели и 24/7 были в боевой готовности, то коллеги, как раз, разомлели после обеда и очередной выматывающей операции. Оттого и осталась вовремя незамеченной смертоносная опасность, неумолимо приближающаяся с воздуха. Я, оценив шансы добраться до лагеря быстрее, чем снаряд, рванул со всех ног в их сторону, предупреждая о воздушной атаке. К счастью, временное пристанище парни вовремя успели покинуть и адекватно среагировать на обстрел. Никто не пострадал, а их командир выразил благодарность за спасённые жизни.
Вот и, покинув свою часть, я отправился к лагерю американцев, надеясь отыскать в нем желаемое. И не ошибся. Командир, стремясь отплатить долг, укрыл меня в своих рядах, и брал на операции. Во время одной из таких, мы наткнулись на логово бандитов, напавших на российскую колонну техники. Перестрелка, взрывы, отчаянная паника прихвостней и мы подобрались к полуразрушенному дому, в котором прятали пленных. Слишком поздно были замечены полуживые и измождённые парни, старательно заминированные, и смертник, бежавший из-за угла дома с детонатором в руках. Все произошло так быстро, словно в замедленной съемке. Вот я вижу сумасшедшего с автоматом на перевес; вот его кисть, плотно обхватившая детонатор, сжимается на кнопке; вот я поворачиваю голову в сторону хибары, сквозь дверное отверстие которой, вижу потухший взгляд Сани и огонь, извергающийся из устройства на его груди. Взрывной волной меня откинуло от дома. Что было дальше, я не помню.
Помню только, как хотел больше не проснуться. Моя жизнь катилась к чертовой бабушке. Я не спас друга. Не смог. В мареве беспамятства, словно изощрённой пыткой, прокручивался эпизод взрыва. И взгляд друга... Взгляд, который преследует меня до сих пор. Его больше нет... Я попытался сыграть со смертью и проиграл.
Казалось, что я уже не очнусь. И это радовало. Отчаянно хотелось, чтобы весь ужас, что происходил в моей жизни, наконец, прекратился. Я устал привносить в жизни близких боль и разочарование. Устал бороться. И когда стал падать все глубже и глубже в темноту, из которой не вырывалась ни одна частичка света, я услышал голос. Нежный и ласковый, сперва показался мне незнакомым, а затем я вспомнил его... Так щебетала моя райская птичка. «Борись... Ты должен спасти меня... Не оставляй одну... Найди...Я так скучаю по тебе, Глеб... где же ты, любовь моя».
Вынырнул из вязкой хмари в американском госпитале. Серьёзные ранения, как говорили врачи, несовместимые с жизнью. «Тебя спало чудо, сынок» - повторял доктор, осматривая швы, наложенные на животе. После взрыва отряд, к которому я примкнул, эвакуировался в Штаты, зализывать раны. Слишком велики были потери. Командир предложил мне служить в армии США, мол отслужу и мне ускоренно дадут гражданство. Заманчиво, учитывая, что на Родина теперь, я числился дезертиром. А это преступление, за которое следовало наказание. Какое именно я не знал, но с меня довольно. К тому же, вернуться в те места, с которыми у меня связано слишком много хороших воспоминаний, после случившегося, просто не нашёл в себе сил. Ещё одним потрясением для меня стала необходимость сообщить, уже родившей Оле, что ее дочь никогда не увидит отца. И если вы думаете, что мужчины не плачут - вы ошибаетесь. После разговора с ней, я долго не мог прийти в себя. Слёзы сами катились из глаз, заливая все те раны, что зияли в моей душе.
