ты забей и не ходи, это же неважно.
— Ты ошибаешься. Для меня это очень важно.
— Да ладно тебе, Веткин! Мы неделю не виделись, — подмигивает с улыбочкой. Давай хоть отпразднуем твой бёздник. Можем сходить в ресторан или заказать домой пиццу и купить вина. По-взрослому…
Он облокачивается на спинку и улыбается. На левой щеке появляется ямочка, вокруг глаз — тонкие лучики морщинок. Миловидное лицо становится по-мальчишески озорным. Я его любила и всегда буду любить. Как партнера по танцам, как друга, как родного человека… Но не так, как женщина любит мужчину. Теперь я знаю разницу.
— Она тебе нравится? — спрашиваю, вглядываясь в теплые карие глаза.
— Кто? Ульяна? — продолжает улыбаться. — Она классная. Веселая и заводная. Оторва! И танцует неплохо, но ты лучше. У нее хорошая техника, но…
— Илья! — перебиваю нервно. — Ты же понял, о чем я пытаюсь спросить.
— Ревнуешь? — сощуривает он свои улыбчивые глазки. — Напрасно. К Ульке хахаль на «Панамере» ездит, куда там мне! Она в бутиках одевается, после Англии на Мальдивы собирается…
Он еще что-то говорит, но я не слушаю. Смотрю сквозь него и думаю о своем. Совершенно точно не ревную. Мне хочется, чтобы у него был роман с Улей. Я сама всерьез увлеклась другим и мне стыдно. Пытаясь уличить Красовского в измене, я ищу возможность оправдать себя, и это некрасиво.
— Илья, прости. Думаю, нам лучше расстаться, — произношу тихо, но уверено.
Его лицо вытягивается:
— Как это? Почему?
— Наши отношения себя исчерпали. Я больше не хочу…
— Ты это серьезно?
— Абсолютно. И я не передумаю, — припечатываю.
Илья опускает глаза и молчит. Переваривает. Вид у него растеренный и жалкий. Я чувствую себя стервой, мне его жаль и как-то горько. Непросто окончательно рушить то, что давало основу, пусть только видимую.
Я обхватываю себя за плечи, закрываюсь. Красовский вскидывает на меня красноречивый взгляд. Он настолько обреченный, что у меня все внутренности до боли сжимаются. Это я его бросаю, так получается.
Мы долго смотрим друг другу в глаза. Между нами нет трепета, притяжения, страсти… Их никогда не было, но мы дороги друг другу, мы — не чужие, и соединяющие нас нити сложно враз разорвать.
Я отвожу взгляд первой, не выдерживаю напряжения. Отворачиваюсь, дрожащими руками хватаю чайник и набираю к него воду. Мне пора выходить. Поесть теперь точно не получится, возьму с собой термос со сладким чаем.
Глава 19
Макс
— Я не вор, вы не подумайте, — улыбаюсь и достаю из кошелька две новенькие купюры.
— Вижу, не дурак! — с достоинством заявляет охранник, сминая деньги в кулаке.
Спорное утверждение, но дискутировать я не настроен. Этот мужлан не хотел пускать меня на территорию заброшенного завода по австралийским правам, сказал, что не умеет читать по-английски. Правда это или способ вымогательства — без понятия, но мои деньги уже лежат в его кармане.
Прокашлявшись в кулак, охранник открывает турникет. Проходя мимо, я задерживаю дыхание. Ненавижу запах перегара и в принципе любую вонь, а от него такой ядреный выхлоп, что съеденный час назад бургер просится обратно.
У вольеров с животными ароматы тоже не из приятных. В них вроде бы чисто, но жара стоит такая, что как не драй — вонизма остается. Я непроизвольно кривлюсь и стараюсь не дышать глубоко, но как только замечаю знакомую фигурку — запахи перестают иметь значение.
— Бармалей, сиди спокойно! Весь в репьях, весь в колтунах… Где ж ты так извалялся, негодник? Специально к моему приходу старался? — приговаривает Лиза, склонившись над лохматым собакеном.
На ней короткие джинсовые шорты и обтягивающий спортивный топ, светлые волосы собраны в высокий хвостик на макушке. Несколько прядей выпали и обвивают тонкую шейку. Я притормаживаю в нескольких метрах, с жадностью рассматриваю. Ровная спина, тонкая талия, стройные ножки… Капец какие красивые, несмотря на шрам. Костян сказал, что Лиза Бережная ладненькая, а мне она видится совершенной. Я не встречал девушек прекраснее.
Черный, как уголек собакен вокруг нее вьется, ластится и руки прикусывает. Она его ловит и на бок укладывает, присаживается рядом.
— Бармолеюшка, солнышко, ну что ты разнервничался? Потерпи еще немного, — уговаривает, пытаясь вычесать сбившуюся под пузом шерсть.
Завидев меня, пес встает на лапы и порыкивает. Лиза его гладит, меня не замечает.
— Привет, девочка Элли. Зачем Тотошку Бармалеем называешь? — усмехаюсь, подходя ближе.
Лиза поворачивается, поднимается с корточек.
— Максим? Привет! Ты как здесь?
Ее хорошенькое личико озаряет улыбка. Она мне рада, а я-то как! У меня дыхание перехватывает, когда наши глаза встречаются. На ней перчатки по локоть, вокруг вонища, как в старом городском зоопарке, а мне целовать ее хочется. Я соскучился.
— Ты рассказывала, что по средам бываешь здесь. Я пришел. Не против? — делаю шаг навстречу.
— Нет, конечно! Хорошо, что пришел, — улыбка расползается шире.
Собакен на меня скалится, она на него шикает и тоже делает шаг. Я больше не могу себя сдерживать. Дернувшись вперед, обнимаю ее и целую в уголок улыбчивых губ. В следующую секунду лохматая псина с рыком хватает меня за штанину.
— Фу, Бармалей! Иди на место! — кричит на него Лиза, оттаскивая. — Прости, это он ревнует.
— Еще бы! Сначала чешешь ему пузо, а потом с другим целуешься. Ишь, изменщица какая! — смеюсь, отряхивая брюки. — Не напрягайся, дружище, я все равно ее уведу, — помигиваю псу.
Лиза хихикает и тушуется. Щеки ее розовеют, глаза вспыхивают, превращаяясь в огромные яркие звезды. Ей идет смущение, а мне нравится ее смущать. Когда она закрывает собаку в вольере и снимает перчатки, притягиваю ее и нежно целую в висок. Замираю на несколько секунд. Легкий аромат цветов, слетающий с ее волос — просто манна небесная в этой тотальной вони.
Лиза опускает руки мне на плечи. Касается робко, почти невесомо.
— Как ты меня нашел?
— Если скажу, что по прекрасному запаху твоих духов — примешь за пикапера?
— Ты точно не из этих, — улыбается, качнув головой. — С директрисой нашей говорил? Она тебе адрес дала?
— Адрес был в реквизитах для пожертвований. Забавное, кстати, название у приюта — «Лапусики».
— Название смешное, но дело это серьезное. Спасибо, что тоже участвуешь. Лично от меня и от всей команды! Ирина Михайловна рассекретила мне сумму. Это… слишком, но мы все тебе благодарны. Очень! Я собиралась позвонить, чуть позже, вечером…
Она говорит так взволнованно, что я и сам начинаю нервничать.
— Я не сделал ничего особенного. Это просто деньги.
— Эти просто-деньги спасают жизни! Они как раз особенные, как и твое сердце, в котором есть доброта. Идем, — берет меня за
