взял сигарету, прикурил, ощутил ее тонкий аромат и вопросительно посмотрел на майора.
– А к сигаретам привыкать придется потому, что тебя, лейтенант, включили в состав разведгруппы, – проговорил тот. – Я – ее командир. Задача: установить координаты завода, выпускающего крылья для «Хе-162».
– Меня в разведчики?
– Что удивляешься? Разведчиками не рождаются, ими становятся. Я, например, до войны был школьным учителем физики. А еще имел разряд по вольной борьбе и был призером первенства Союза по пулевой стрельбе.
– Здорово!
– Ты ведь тоже не лыком шит, чемпион Москвы по боксу. Так?
– Вы и это знаете?
– Мы много чего знаем.
– Мы, это кто?
Перед тем как ответить на этот вопрос – Костров достал еще одну сигарету и щелкнул зажигалкой, на корпусе которой Званцев успел заметить надпись по-немецки. Очевидно, она, как и сигареты, была трофейной.
– Мы – это Отдельный отряд особого назначения Народного комиссариата государственной безопасности СССР. Сформирован в конце июня сорок первого года, когда на стадионе «Динамо» в Москве стали собирать лучших спортсменов Союза. Я был среди них. Теперь и ты, старший лейтенант Званцев, зачислен в его состав. Как, согласен?
– Приказы не обсуждаются, а выполняются.
– Это само собой. Не страшно?
– Мне уже давно ничего не страшно.
– Хороший ответ, но не совсем верный.
– Это почему?
– Страшно должно быть за своих товарищей, которых ты можешь подвести. – Игорь молчал, курил ароматную сигарету, а Костров продолжил: – С этой минуты поступаешь ты в мое распоряжение. Буду лично тебя готовить, хотя времени в обрез. Кстати, что у тебя в кармане?
Званцев достал пистолет.
– Ох ты! «Вальтер ППК»! – удивился Костров. – Хорош. Но откуда он у тебя?
– Купцов подарил, да еще и извинился.
– Купцов извинился? Надо же. Смершевцы обычно ни перед кем не извиняются, даже если поставят к стенке невинного человека. А Купцов… да, кто бы мог подумать. Суровый мужик, но понять его можно. У него мать и отца фашисты расстреляли, а жена и сын пропали без вести. – Костров докурил трофейную сигарету, поднялся и сказал: – Сиди здесь, никуда не отлучайся. Полковник Балезин заканчивает дела и ждет нас у себя.
Наконец-то он остался один. Хоть несколько минут позагорать на солнце. Но с этим у него опять не сложилось.
На него упала тень, он поднял голову.
Темные густые волосы, выбивающиеся из-под форменного берета, надменный взгляд…
– Опять ты?
Рита подавила недовольный вздох и сказала:
– Лучше предложил бы мне сесть.
Он слегка подвинулся.
– Садись. Чего пришла-то? Меня арестовывать?
– Не паясничай. Пришла, чтобы порадоваться за тебя.
– Вот оно как! А если бы меня поставили на край канавы перед дулом автомата, тоже порадовалась бы?
– Званцев, ты несносен!
– Оставь ты это свое, довоенное, – отмахнулся он.
Рита Мещерская могла бы рассказать ему, как пустила в штабе слух о летчике, бежавшем из плена и знающем что-то о новом немецком самолете. Она надеялась, что кто-нибудь из командного состава вмешается и до трибунала дело не дойдет. Сигнал ее был принят, только, похоже, совсем в другом месте.
Да, могла бы рассказать. Однако она пришла к своему бывшему мужу, чтобы поведать не о своей заботе о нем, а об их дочери.
Но Игорь каждый раз перебивал ее своими репликами.
– Пришла? Да уж скажи лучше «приехала», тебя привезли. – Он кивнул в сторону «Виллиса», стоявшего в отдалении. – Хахаль, наверное, привез?
– Званцев, ты наглеешь. Машину я вожу сама.
– Надо же, сама. Когда-то боялась с парашютом прыгнуть, а сейчас уже и машину водишь. Растешь.
– Хочешь, прокачу? Съездим ко мне в гости. Я квартирую у одной пожилой женщины. Тут недалеко. Поехали, чаем угощу.
– Может, и на ночь оставишь?
Ее темные глаза блеснули.
– Посмотрим на твое поведение.
Игорь повеселел.
– Шучу. Я уже не арестант, но еще и не свободный. Иначе, Ритка, честное слово, взял бы да поехал с тобой. Вспомнили бы нашу молодость, май тридцать восьмого. – Он взял ее за плечи, посмотрел во влажные глаза. – За каким чертом ты появилась, разбередила мне душу! Забыть тебя не могу.
– И я тоже. – Она вдруг расплакалась.
– Правда? – Он все держал ее руки в своих.
– А помнишь, Званцев, как ты полез за сиренью для меня и тебе штаны разодрала собака? – спросила Рита, улыбнулась и всхлипнула.
– Если бы только штаны. Нога неделю болела. Так меня она, паршивка, укусила.
– Я тебе дядин плащ принесла, чтобы скрыть собачий разбой.
– Я в нем походил на чучело.
Они немного посмеялись и затихли.
– Как ты все эти годы? Не женился? – спросила Рита.
– Нет, не женился.
– Что так?
– Не мог забыть ту, для которой я был несносен.
Снова наступило молчание.
Рита заговорила первой:
– Как Антонина Васильевна? Жива-здорова?
– Да, она в эвакуации. Ну а моя любимая теща, разлучница наша, черти бы ее нюхали, все еще бредит мировой революцией?
– Теперь она уже ничем не бредит.
– Что так?
– С началом войны с ней что-то произошло. Она была уверена в том, что война продлится не больше двух недель, потому что немецкие рабочие обязательно выйдут на баррикады и свергнут Гитлера. Проходили недели, месяцы, но на баррикады никто не выходил. Вскоре немцы оказались у стен Москвы. С этого момента мама впала в прострацию. Ведь ее идеалы были порушены. Она ни с кем не разговаривала, не выходила из дома, отказывалась даже спуститься в убежище. Однажды бомба попала в наш дом.
– У тебя же была младшая сестра.
– Тоже погибла под бомбами. Она закончила курсы медсестер. В сорок втором под Харьковом их полевой госпиталь разбомбили.
Игорь тяжело вздохнул.
– Сочувствую, соболезную. Ты теперь одна?
– Нет, не одна. Нас двое.
– Очередной муж?
Глаза ее блеснули от негодования. Опять он перебил ее на самом важном.
– Званцев, к полковнику! – раздалось невдалеке.
Это кричал майор Костров.
– Извини, еще увидимся! – сказал Игорь, резко поднялся и быстрыми шагами стал удаляться.
Рита с досады сжала кулаки. Опять она не успела сказать ему про дочь! Да что же это такое!
В маленьком кафе, расположенном на окраине Вены, сидели двое мужчин. Владелец кафе был свой человек. Он предусмотрительно повесил на дверях табличку с надписью «Закрыто», и эти люди могли говорить спокойно, не опасаясь внезапной проверки документов. Более того, на случай появления каких-либо нежелательных посетителей в кафе существовал запасной выход на соседнюю улицу.
Тот из мужчин, что был заметно старше, с прямым профилем и редкими, спадающими на лоб седеющими волосами, с улыбкой глянул на молодого человека, сидящего напротив, и проговорил:
– Первый раз вижу тебя, Петр, с бородой и усами. Хорошо придумал, почти неузнаваем. Но все
